Красная сестра - страница 14

— А что издает синий звук? — Он часто этим пользовался.

— А что такое боль на вкус?

— Ты видишь, как растут деревья?

— Какие тайны хранят камни?

И так далее, иногда возбуждаясь, иногда изображая скуку, зевая в ладонь. Все это была игра, в которой он редко выигрывал. И в конце он всегда делал одно и то же, пригибаясь, чтобы быть на их уровне.

— Следите за моим пальцем, — говорил он им. И двигал его по воздуху по нисходящей линии, так близко, что ноготь почти перерезал им нос. Линия колебалась, дергалась, пульсировала, билась, никогда не повторяясь дважды, но всегда казалась знакомой. Что он искал в их глазах, Нона не знала. Впрочем, он редко это находил.

Два места в клетке достались детям, отобранным в этом финальном раунде, и каждое из них стоило больше, чем любое другое. Но никогда не слишком много. Если фермер просил золота, Гилджон уезжал.

— Друг мой, я занимаюсь этим столько же времени, сколько ты возделываешь эти грядки, и за все это время сколько проданных мною детей прошло под аркой Академии? — спрашивал он. — Четыре. Только четыре полн-кровки... и они все еще называют меня маг-искателем.

В долгие часы, отделявшие одну часть нигде от другой, дети, трясясь в клетке, смотрели, как мир проносится мимо, по большей части унылая пустошь, пятнистые поля или мрачный лес, где винт-сосны и мороз-дубы сражались за солнце, оставляя мало места для дороги. В основном они молчали, потому что детская болтовня довольно быстро затихает, если ее не кормить, но Гесса оказалась чудом. При помощи обеих рук она выставляла перед собой иссохшую ногу, потом прислонялась спиной к деревянной решетке и рассказывала историю за историей, закрыв глаза над скулами, такими большими, что они казались чужими не ее лице. На ее бледном, остром личике, обрамленном тугими завитками соломенных волос, шевелился только рот. Истории, которые она рассказывала, крали часы и тянули детей в путешествия намного далекие, чем мог когда-либо совершить Четыре-ноги. У нее были рассказы о Скифроуле на востоке и их бой-королеве Адоме, и о ее сделках с ужасом, обитающим под черным льдом. Она рассказывала о людях Дарна, которые плывут через море Марн к западному берегу империи на своих барках из боль-дерева. Об огромных волнах, поднимающихся при обрушении южных ледяных стен, и о том, как они проносятся по всей ширине коридора, чтобы омыть замерзшие отвесные склоны севера, которые, в свою очередь, обрушиваются и посылают собственные волны. Гесса говорила об императоре и его сестрах, об их ссорах, опустошивших многие знатные семьи, которых злая судьба поставила между ними. Она рассказывала о героях прошлого и настоящего, о генералах старых времен, которые удерживали пограничные земли, об адмирале Шеере, потерявшем тысячу кораблей, о ной-гуин, взбирающихся на стены замка, чтобы вонзить нож, о Красных Сестрах и их боевых нарядах, о Мягких Людях и их ядах…

Иногда на этих длинных дорогах Гесса заговаривала с Ноной, забившись в угол клетки и понизив голос, и Нона не могла понять, рассказывала ли она очередную историю или странную правду.

— Ты ведь тоже это видишь, Нона? — Гесса наклонялась так близко, что ее дыхание щекотало ухо Ноны. — Линию? Путь, который хочет, чтобы мы пошли по нему.

— Я не...

— Я не могу ходить в этом месте. Они забрали мой костыль, и мне приходится ползти или меня несут... но там... там я могу идти до тех пор, пока подо мною Путь. — Нона почувствовала улыбку. Гесса отстранилась и засмеялась – редкий случай для нее, очень редкий. Тогда она рассказала историю для всех, про Персус и Скрытый Путь, историю из самых древних дней, и даже Гилджон откинулся назад, чтобы послушать.

И вот однажды, чудо из чудес, двенадцатый ребенок втиснулся в клетку, и Гилджон объявил, что его повозка полна и дело сделано. Повернув на запад, он позволил Четыре-ноги нести его к Истине и вскоре нашел широкую, вымощенную камнем дорогу, по которой четыре копыта могли с удвоенной скоростью проехать все мили.

Они приехали в темноте и под дождем. Нона не увидела в городе ничего, кроме множества огней: сначала созвездие, парящее над черной угрозой огромных стен, а потом, сквозь зев ворот, череду островков, где свет фонарей сливался в светящиеся бассейны, открывая дверной проем здесь, ряд колонн здесь; фигуры, скрытые под плащами, появлялись из слепой ночи, чтобы быть увиденными и снова потерянными.