Красная сестра - страница 8

— Впечатляет! — Амондо поднялся на ноги. — Кто тебя научил?

Нона нахмурилась и чуть не упустила свой улов:

— Ты.

— Не лги мне, девочка. — Он бросил ей четвертый мяч, коричневый и кожаный, с синей лентой.

Нона поймала его, подбросила, попыталась приспособиться, и за один удар сердца все четверо пришли в движение, описывая над ней длинные ленивые петли.

Гнев на лице Амондо застал ее врасплох. Она думала, что он будет доволен, что это сделает ее похожей на него. Он сказал, что они друзья, а у нее никогда не было друзей, и он сказал это так легко... Она думала, что, разделив его умение, заставит его снова произнести эти слова и запечатает их навсегда. Друг. Она нарочно швырнула мяч на пол и неуклюже замахнулась на следующий.

— Меня научил циркач, — солгала она. Мячи откатились от нее в темные углы, где живут крысы. — Я тренируюсь. Каждый день! С... камнями... гладкими, из ручья.

Амондо подавил гнев и натянул на лицо хрупкую улыбку:

— Никто не любит, когда его дурачат, Нона. Даже дуракам это не нравится.

— А сколькими ты можешь жонглировать? — спросила она. Мужчины любят говорить о себе и своих достижениях. Нона знала так много о мужчинах, хотя сама была маленькой.

— Спокойной ночи, Нона.

Нона, отвергнутая, поспешила обратно в двухкомнатную хижину, которую делила с матерью, вокруг нее сиял свет луны, более теплый, чем свет полуденного солнца.

— Быстрее, девочка! — Настоятельница дернула Нону за руку, вырывая ее из воспоминаний. Эти хор-яблоки вернули Амондо в ее сознание. Настоятельница оглянулась через плечо. Через мгновение она сделала это снова. — Быстрее!

— Почему? — спросила Нона, ускоряя шаг.

— Потому что начальник тюрьмы Джеймес скоро пошлет за нами своих людей. Меня они выругают — тебя повесят. Так что — шире шаг!

— Ты сказала, что дружила с начальником тюрьмы еще до того, как Партнис Рив был младенцем!

— Значит, ты слушала. — Настоятельница гнала ее по узкому переулку, такому крутому, что через каждые несколько ярдов приходилось делать прыжок-другой, чтобы не отставать, а крыши высоких домов вставали ступеньками одна над другой. Запах кожи ударил Ноне в нос, напомнив о цветных шариках, которыми Амондо дал ей пожонглировать, запах такой же сильный, как вонь коров — густой, глубокий, отполированный, коричневый.

— Ты сказала, что вы с начальником тюрьмы — друзья, — повторила Нона.

— Я встречалась с ним несколько раз, — ответила настоятельница. — Противный маленький человечек, лысый и косоглазый, внутри — еще уродливее. — Она обошла товары сапожника, разложенные перед его ступеньками. Каждый второй дом, похоже, был сапожной мастерской, в витрине которой старик или молодая женщина стучали молотком по каблукам сапог или отделывали кожу.

— Ты соврала!

— Назвать что-то ложью, дитя мое, — бесполезная характеристика. — Настоятельница глубоко вздохнула, с трудом преодолевая подъем. — Слова — шаги по пути: главное — попасть туда, куда ты идешь. Ты можешь играть по правилам, шаг-на-трещину-сломаешь-спину, но ты доберешься до цели быстрее, если выберешь самый определенный маршрут.

— Но...

— Ложь — сложная штука. Лучше не утруждать себя мыслями в терминах правды или лжи — дай необходимости стать твоей матерью... и изобретай!

— Ты не монахиня! — Нона отдернула руку. — И ты позволила им убить Сайду!

— Если бы я спасла ее, мне пришлось бы бросить тебя.

Где-то в глубине переулка раздались крики.

— Быстро. — Переулок переходил в широкий проход с узкой лестницей, и настоятельница свернула на него, не остановившись, чтобы оглянуться.

— Они знают, куда мы идем. — Нона много бегала и пряталась за свою короткую жизнь, и она знала достаточно, чтобы понять — не имеет значения, как быстро ты бежишь, если они знают, где тебя найти.

— Они знают, что, когда мы туда доберемся, они не смогут последовать за нами.

Люди запрудили улицу, но настоятельница прокладывала себе путь сквозь самую гущу толпы. Нона шла следом, так близко, что полы монашеского одеяния развевались вокруг нее. Толпа нервировала ее. Ни в ее деревне, ни во всем ее мире не было столько людей, как на этой улице. И таких разных: некоторые взрослые были едва ли выше ее, другие превосходили даже массивных гигантов, сражавшихся в Калтессе. Одни темные, с кожей черной, как чернила, другие — белобрысые и настолько бледные, что каждая жилка казалась синей; между ними — все оттенки.