Красное вино победы. Шопен, соната номер два - страница 16

– Так уж и зелье…

– Не веришь?

Подавляя неприятный холодок сомнения, Варька вызывающе встряхнула головой:

– Дай попробовать.

Сашка молча снял с огня вскипевший чайник, не спеша, с какой-то устрашающей медлительностью нацедил отвару и, подняв смоляную бровь, поставил кружку в траву рядом с Варькой.

– Дурочкой станешь, – предупредил он, насмешливо блестя глазами.

– Так уж и дурочкой! – передернула плечами Варька. – Держи карман!

Кружка жгла руки, Варька завернула ее в холодные листья конского щавеля. Вытянув сторожко губы и кося к носу глаза, она легонько потянула крепко пахнущий кипяток.

– А, испугалась! – Сашка вдруг весело захохотал, довольный, что подурачил Варьку.

– И ни чуточки! – сконфузилась Варька.

– Видел, видел! – смеялся Сашка, прихлопывая по коленкам.

– Подумаешь! Обыкновенная смородина. – То, что кипяток был заварен самой обыкновенной черной смородиной, даже разочаровало Варьку. – Думаешь, не знаю, где рвал? Возле Белых ключей. А я знаю, где ежевика.

– Сам знаю.

– А терн?

– Какой такой терн? – не понял Сашка.

– Синяя ягодка. С косточкой.

– Колючий такой? Знаю. Сколько хочешь.

– А свербига где, знаешь?

Сашка замигал мохнатыми ресницами.

– И не знаешь! – обрадовалась Варька.

Она прихлебывала чай маленькими жаркими глотками, посматривая на Сашку сквозь душистый парок и торжествуя, что Сашка не знает свербигу.

Сашка достал кусочек пиленого сахара, небрежно бросил в Варькин подол. Потом вытащил желтую, в пятнистых подпалинах лепешку, разломил на коленке и положил на траву возле Варьки.

Ободренная Сашкиным угощеньем, она принялась за лепешку. Лепешка оказалась свежей, с хрусткой, поджаристой корочкой, и было вкусно запивать ее смородиновым чаем. Ее первая сковывающая робость перед Сашкой прошла, да и сам Сашка больше не смотрел на нее с пугающей настороженностью, и ей стало легко и хорошо.

Примечая в Сашке все цыганское – его буйную черноту волос, диковатый, летучий взгляд, гортанную картавость речи, все то, что вызывало у деревенских девчонок непонятную ей самой настороженную неприязнь, Варька посматривала на Сашку с добрым участием, дивясь его притягивающей необычности. К нему как-то особенно шли и длинные, затоптанные на отворотах штаны, и жарко-красная майка, и этот огонь, игравший на каштаново-черных плечах влажными блуждающими бликами, и даже сама ночь, которую он коротал неспешно и деловито.

– Саш, а ты откуда? – спросила она, думая о том, где он жил и вырос до того, как объявился в деревне.

– Как откуда? – не понял Сашка.

– Ну, где жил раньше?

– А нигде…

– Как это?

– А так… Ездил.

– Ну, а родился-то ты где?

– А не знаю, – сказал Сашка с небрежным безразличием. – Тебе зачем?

– Так просто… Чудно как-то…

Та его жизнь была для Варьки загадочной и непонятной и казалась зря потраченной.

– И в школу не ходил?

– Какая школа? Говорю – ездил…

– А что делал, когда ездил?

– Что делал, что делал… Когда дождь – из кибитки смотрел. Когда вечер – у костра сидел. Когда на базар ходил – плясал. – И, усмехнувшись, добавил: – На пузе, на голове…

– Как это? – удивилась Варька. – Покажи.

– Что ты как муха… жж-жж… Чаю – дай, как жил – скажи, плясать – покажи… Музыку надо. Я без музыки не могу.

Варька пошарила позади себя рукой, нащупала узкий листок лисохвоста, сорвала и, заложив между двух больших пальцев, поднесла к губам. В ее ладонях родился негромкий бархатистый звук. Белый конь приподнял жесткие изогнутые ресницы и сторожко шевельнул ушами. Набрав побольше воздуху и раздув щеки, Варька заиграла «Яблочко». Она дудела, покачиваясь из стороны в сторону, раскрывая и прикрывая ладошки и весело посмеиваясь одними только глазами. Лисохвост пел совсем как дудочка – нежно и чисто.

Сашка некоторое время удивленно смотрел и слушал, губы его непроизвольно раздвигались и раздвигались, пока не прорезалась широкая белозубая улыбка. И вдруг, будто решившись на отчаянный поступок, он подскочил, утробно гикнул и частой дробью прошелся ладошками по коленкам.

– Давай.

В следующее мгновение он уже встрепанным бесом выстукивал пятками, пришлепывая и пришаркивая длинными обтопанными штанинами, бубня себе под нос какие-то слова, то ли просто так балабоня языком.