Красное зарево над Кладно - страница 11

— Товарищи, ну как же вы хотите, чтобы товарищ Ауст этому всему воспрепятствовал? Что против этого может сделать один человек? — отчаянно кричит Дубец.

— Один человек? Что это ты говоришь, Дубец? Разве товарищ Ауст всего лишь один человек? Ауст — наш депутат. Тысячи людей избрали его своим представителем. Это не просто один человек. Согласившись на то, чтобы его избрали, он стал представителем всех нас. Поэтому у него куда больше обязанностей, чем у отдельного рядового человека. Если со спекулянтами снюхивается какая-нибудь рыночная перекупщица и смотрит как бы и ей присосаться к всеобщему воровству, вот это — один человек. Люди ее отругают, и, возможно, придет время, с ней расправится кое-кто из тех, кого она уж очень обобрала. Но когда в компанию крупных спекулянтов попадает социал-демократический депутат — это не один человек. Это не только его позор. Это позор всей партии. От этого страдает партия, ей наносится вред, и она обязана позаботиться о том, чтобы с ним рассчитаться, — негодуя, говорит старый Ванек.

— Неужели ты хотел бы исключить из партии даже такого заслуженного товарища, как Людвик Ауст? — спрашивает Дубец и осеняет себя крестом.

— Исключить, Дубец? Почему исключить? Людвик и сам чувствует, что он уже не наш. Почему он не ходит в Рабочий дом к нам, шахтерам и металлургам, как ходил прежде? — спрашивает Ванек.

— Почему не ходит? У него много забот и хлопот. Разве мало на него навалилось дел, когда все ушли на войну? Заведовать больничной кассой, потребиловкой, иметь депутатский мандат. Разве вы, товарищи, забыли, как Людвик перед войной, все годы, изо дня в день носился по собраниям? Сколько организаций основал, как потрудился и какие имеет заслуги? И это благодарность за все его труды? — плаксивым тоном упрекает Дубец.

— Не хнычь, Дубец. Мы в шахте от слез отвыкли. Этим ты нас не возьмешь. Никто не забывает о заслугах Людвика. Как раз потому, что заслуги его велики, с него больше и спрашивается. Если он изменяет своему долгу, то именно эти прежние заслуги и удесятеряют его грех. Самые большие заслуги никому не дают права поступать скверно. Людвик сегодня поступает скверно. Скверно поступает и руководство партии. А мы здесь должны бить тревогу. Мы обязаны критиковать, указывать на недостатки. Потому-то мы требуем, чтобы «Свобода» опубликовала письмо Тонды. Надо показать, что мы, шахтеры и заводские рабочие, с бранью по адресу русской Октябрьской революции и большевиков не согласны. Что скажете, товарищи? — обращается Ванек к присутствующим.

— Ясно — что. Письмо должно быть опубликовано. Большевики — молодцы, раз взялись за господ. Только пускай переделают все до основания. Надо, чтобы они там это как следует закрутили, чтобы и у нас все пришло в движение. Вспомните, как отозвалась у нас русская революция 1905 года? А то уж совсем невмоготу. Гонза, иди в редакцию, и мы пойдем с тобой! — звучат голоса со всех концов буфетной.

— Не нужно, чтобы шли все, — успокаивает их Ванек. — Хватит двух-трех товарищей.

— Значит, я иду, — заявляет Фейгл.

— Я тоже, — присоединяется Шунда, — чтобы был кто-нибудь и от завода.

— А ты, Дубец? Ты не пойдешь? Чтобы был кто-нибудь и от города?

— Нет, — зло отрубает Дубец, дергая усы.

Поход в редакцию не сразу увенчался успехом. Редактор защищался и упирался. У него уже были с этим неприятности. Руководство партии принципиально против публикации писем солдат с фронта. Они все-таки подлежат военной цензуре полевой почты. Письмо Тонды наверняка было послано нелегально. У Тонды и у редакции могут из-за этого получиться неприятности и так далее.

Шахтеры все-таки не отступались. Демонстрации солидарности с русской революцией и выражения недовольства выступлениями прессы множились.

Под этим напором письмо Тонды наконец 13 декабря 1917 года было опубликовано в «Свободе».

В Кладно стали интересоваться русской большевистской революцией.

Через живописные долины, через пестрые луга и леса, мимо скалистых откосов и холмов пробирается журчащая речка Качак.

На всем ее недлинном извилистом пути, от Качице до Унгошти, стоят десятки мельниц и мельничек. Трудно сосчитать их. Еще труднее запомнить, как они называются. Мельница Кольских, Отрганеков, Швицаров, Мостецкая, Вискита, Новая, Бездековская, Червеная, Дедеков, Роушмида, Потеплая, Кышицкая, Кржижеков, Сухая, Каливодов, Подкозья, Калоусеков, Злицкая, Сыровых и так далее.