Красное зарево над Кладно - страница 9
— Как бы не так. Не стану я к вам обращаться, — парирует Маржка. — Козлы облезлые!
— Получили, — смеется Ванек. — Так вам и надо. Над каждым рады посмеяться! Вам бы только с чертями компанию водить.
— Ну, Гонза. Чего бы эта шахтерская жизнь стоила, если бы человек не мог ее хоть немного шуткой подперчить. Маржка нас понимает и не сердится, верно? — оправдываются шахтеры.
— Стоит ли на вас сердиться? Бесполезный разговор. Вот письмо, Ванек. Тут, на этой вот странице, читай.
Ванек надевает очки и читает:
«Новый переворот в России, несомненно, является для нас, социалистов, выдающимся событием. Мы желаем только одного: чтобы новому правительству России удалось исполнить свои намерения, особенно что касается заключения мира. Правда, обстановка в России в результате последних потрясений еще не определилась и не исключены неожиданности, но подписанием мира позиция нового правительства в среде русского народа сильно укрепилась бы и правительство могло бы приступить к осуществлению дальнейших задач социализма. Претворение их в жизнь не осталось бы без воздействия на положение в нашей стране, так же как не осталось без воздействия на нас революционное потрясение 1905 года. Удивляюсь, что товарищ Модрачек не сочувствует новой русской революции, социалистическая основа и цель которой столь очевидны».
— Так вот, товарищи, что пишет Тонда с войны, — кончает Ванек чтение письма.
— Ну, что скажешь, Дубец? Все же кое-кто в партии откликнулся. Но, чорт побери, Маржка, — обращается к ней Ванек. — Однако это письмо не только для тебя! Его должны бы знать и другие. Его надо опубликовать в «Свободе».
— Жди! Так его там и опубликуют, — замечает кое-кто. — А кроме того, речь идет о Тонде. Ведь он на фронте и за такое письмо мог бы поплатиться. А жаль, напечатать его следовало бы! Что ты думаешь, Маржка?
В буфетной снова галдят. Потом все вопросительно смотрят на Маржку.
— Я думаю, что опубликовать его можно. Муж сам пишет, чтобы напечатали, — соглашается Маржка.
— Ну, так, стало быть, мы выиграли. Раз Тонда сам хочет, значит, опубликуем, — кричат шахтеры и металлурги.
— Полегче, полегче, товарищи, — утихомиривает всех старый Ванек. — Еще не выиграли. Вы знаете, сколько пришлось потрудиться, прежде чем «Свобода» опубликовала августовское письмо Тонды. Карел Киндл получил за это от пражского руководства нахлобучку. Такие письма печатать-де не надо.
— А что же в нем господам-товарищам из Праги не понравилось? — слышатся вопросы. — Не помним, чтобы там было что-нибудь плохое.
— Ну, плохого там ничего не было. Но Тонда критиковал политическое руководство нашей партии. Знаете, товарищи, эту политику наших руководящих товарищей чем дальше, тем труднее понять, — принимается рассуждать Ванек. — Когда началась война, мы все верили, что партия выступит против нее. Что будут организованы антивоенные выступления. Ничего подобного не случилось. Вместо этого повели угодную Австрии политику. Поддержку войны оправдывали тем, что в Антанту входит царская Россия. Это, дескать, реакционная держава. — Он обращается к слушающим. — Скажите мне, ради бога, товарищи, верите ли вы, вообще, что какое-нибудь капиталистическое государство может быть действительно прогрессивным государством? Я в это не верю. Если империалисты между собой дерутся, почему рабочие должны их поддерживать? А теперь обстоятельства изменились. В России совершилась революция. Свергли царя, и правительство крупных помещиков-феодалов тоже послали к чорту. Я ожидал, что каждый социалист будет этому рад. Но где там! Наши руководящие товарищи не радуются. Наоборот. Вместе с буржуями ругают русскую революцию, а особенно большевиков. Кричат, будто русская революция угрожает борьбе за нашу независимость, — воспламеняется Ванек.
— Ты заблуждаешься, товарищ Ванек. Я думаю, что партия и ее руководство ведут теперь правильную политику. Если мы хотим получить независимость, необходимо, чтобы все силы нации были едины. Достаточно помучила нас старая Австрия. Почему она могла это делать? Потому, что в нации не было единодушия. Каждая партия проводила лишь свою узкопартийную политику и только натравливала одну часть нации на другую. Слава богу, что теперь этому конец, — рассуждает Дубец.