Красные дни. Книга 1 - страница 38

— С казаками дело известное! Чего но говори, а все ж таки царь их обласкивал, в хоромы свои пущал. Дело прошлое, батя!

— Ага, — сказал кузнец, отдыхая, не спеша срубывать вторую заклепку. — Пущал — с черного ходу. С пеньковой сумой через плечо. А чего бы ради тады казаки шумели насупротив? Тут вот, прям в Атаманском полку, и то заварилась каша тады... Такой же вот коваль, как, скажем, и я, и по фамилии он был Ковалев, Виктор Семенович, урядник! Слыхал? В девятьсот пятом цельный комитет в полку царской охраны сумел собрать округ себя! С большевиками, говорят, дела имел! А ты вот говоришь черт его знает чего, будто совсем темный. Ты брось это!

— Ковалев? Не слыхал, — сказал рыжий одессит. — Чего не слыхал, того и не знаю. В нашей тюрьме не было.

— Еще бы, в «вашей»! — далеко сплюнул кузнец, принимаясь за молоток и зубило. — Вас рази так судют, как наших? Ты, вот сказать, за что кандалы трешь? Небось за контрабанду или другую какую пакость?

— Да брось ты, дядя! Мы Азовский банк экспроприировали, не твоего ума дело! Тут верная вышка могла быть, кабы не увернувсь.

— Ну вот, банк грабанули и живы-здоровы, небось каждый «увернулся», небось по три годка вам всего и отвалили? — посмеивался кузнец и лениво ударял по расплющенной головке зубила. — Али больше?

Рыжий внимательно смотрел за работой кузнеца, заклепка все еще не поддавалась.

— У меня по приговору пять лет было. А что?

— Ну вот, банк очистил и — пять лет! А казаков не так судили! Не успел еще и глаз раскрыть, а тебе уж веревкой грозят! Слыхал? Этому уряднику Ковалеву аж восемь не то девять лет каторги всучили, хотя и банков не грабил! За одни слова! Жив ли, нет ли, никто не знает, много время прошло. Да и Сибирь-то у нас дюже большая!

Заклепка наконец отлетела со звяком на кучу железа, браслет распался, и одессит живо встал на ноги. Забыл даже и поблагодарить кузнеца. А тот все еще переживал давнюю историю про большевика Ковалева, рассказывал то, чего нельзя было вспоминать еще день-два назад:

— Военный заговор был у него! А сам был здоровенный детинушка, говорили: ни один конь против него не баловал на ковке. Возьмет копыто промеж колен и всаживает ухнали, и конь — как ручной у него, да. А вот жив, нет ли, никто не знает: как ни говори, а девять лет каторжных работ!..

— Мацепуро! Ну, скоро ты там?! — закричали со двора.

— Эх, анархия — мать порядка! — возликовал рыжий детина и подскочил, оправляя поясок на полосатых штанах. — Эх, погуляем теперя, мама родная!..

К наковальне подошел Макар Филатов, присел на одно колено, руки вытянул так, чтобы кузнецу было удобнее срубить ручные браслеты. А сам еще смотрел вслед пробиравшемуся через толпу одесситу со странной фамилией Мацепуро.

— Этого не надо б с пущать с цепи, — сказал Макар озабоченно. — Ничего, — возразил сбоку Перегудов-Овсянкин. — Пускай хлебнет свободы, попирует на волюшке, а там — проварится в нашем рабочем котле, ума наберется... Будет свободным гражданином не хуже других!

— Оно-то так, да — не сразу. Время много надо, — сказал Филатов.

— А ты-то чей? — вдруг пристально посмотрел кузнец на потертый тюремный халат Макара и загорелое, еще не оплывшее бледностью лицо. — Вроде по обличью — не из Одесты?

— Из шестой сотни, — с усмешкой сказал Макар.

— Да ну? Подхорунжий? А мы ж, по правде, не верили тут во вчерашнее!.. И так и этак прикидывали: баклановский удар, говорят! Вот они браслетки-то и нацепили разом, даром что не из Одесты!

И стал с особенным рвением срубать заклепку, оберегая руки Макара от нечаянного ушиба. Толпа кандальников редела, рядом дружно, с азартом работали и другие ковали.

К вечеру стало известно, что к восставшему Волынскому полку и казакам присоединились и другие гвардейские полки — преображенцы и павловцы, а за ними Литовский и 4-й Донской казачий полк с пулеметной командой. На улицах Петрограда появились броневые автомобили под красными флагами. Горели охранка, окружной суд, дымились многие полицейские участки, шла мелкая перестрелка по всему городу.

Навстречу царю, ехавшему в город из ставки, отбыли члены Государственной думы Шульгин и Гучков — просить Николая Второго об отречении от престола. Дабы сохранить монархию (пусть — конституционную), а также избавить Россию от гражданского междоусобия...