Красные - страница 2
Так или иначе, но в 1930-х годах в Советском Союзе уже практически не осталось тех, кто осмелился бы открыто излагать собственную «красную идею».
Но это не значит, что их не было никогда. Были.
Это и военачальники, и государственные деятели, и партизанские командиры, и ученые, и народные вожаки, и авантюристы, и карьеристы, и просто попутчики, и убийцы-садисты, и романтики-идеалисты, и многие-многие другие. Харизматические и колоритные личности.
Одних — например, одного из руководителей штурма Зимнего дворца Владимира Антонова-Овсеенко — можно было бы даже назвать «символами революции». Другие — Александр Богданов, Леонид Красин — сначала не приняли Октябрь, но остались в целом лояльными по отношению к нему. У третьих — как у легендарного боевика-большевика Камо — была почти безупречная с точки зрения советской власти биография, что часто не спасало их от ранней гибели. И так далее, и тому подобное.
Таких людей было много, для того чтобы хотя бы кратко пересказать их биографии, понадобилась бы не одна книга. Но в этой речь пойдет о пятерых большевиках, переживавших различные «красные» трансформации и метаморфозы. Конечно, можно было бы выбрать и других. Но своей волей автор решил взять именно этих. Вот и получилось пять таких биографических этюдов.
В багровых тонах.
Владимир АНТОНОВ-ОВСЕЕНКО
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ БРАЛ ЗИМНИЙ
Владимир Антонов-Овсеенко вполне мог бы стать одним из символов Октября 1917 года. Как, например, крейсер «Аврора». А как же иначе — ведь именно он был одним из руководителей захвата Зимнего дворца в ночь на 26 октября[1]. И объявлял Временное правительство низложенным и арестованным.
Сам он, как и положено, описывал этот момент в возвышенно-патетических тонах:
«Вот оно — правительство временщиков, последнее буржуйское правительство на Руси. Застыли за столом, сливаясь в одно трепетное, бледное пятно.
— Именем Военно-революционного комитета объявляю вас арестованными!»
Однако в глазах других очевидцев и современников фигура Владимира Антонова-Овсеенко в эти исторические дни выглядела совсем не монументально. Даже наоборот.
Вот, например, американский журналист Джон Рид, автор знаменитой книги «Десять дней, которые потрясли мир»: «В одной из комнат верхнего этажа сидел тонколицый, длинноволосый человек, математик и шахматист, когда-то офицер царской армии, а потом революционер и ссыльный, некто Овсеенко, по кличке Антонов».
Всего лишь «некто Антонов».
Или вот Маяковский. Описывая в поэме «Хорошо!» момент низложения Временного правительства, он упомянул об Антонове как-то мимоходом, безо всякого исторического пафоса, хотя и «повысив его в звании» (Антонов-Овсеенко не был председателем, а всего лишь секретарем Военно-революционного комитета):
В общем, отнюдь не героический образ.
Да и в глазах врагов он не выглядел роковым злодеем исторического масштаба. Скорее мелкой, несуразной и комичной фигурой. Один из активных участников обороны Зимнего дворца поручик Александр Синегуб описывал его в своих мемуарах: «Маленькая фигурка с острым лицом в темной пиджачной паре и широкой, как у художников, старой шляпчонке на голове».
Потом он его только так и называет — «шляпчонка» или «шляпенка»: «Вот шляпенка прошел мимо меня».
Павел Малянтович, министр юстиции последнего состава Временного правительства, который был тоже арестован Антоновым-Овсеенко, вспоминал: «Шум у нашей двери. Она распахнулась — и в комнату влетел как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая вслед за ним влилась в комнату и, как вода, разлилась сразу по всем углам и заполнила комнату».
И это писали в 20-х годах, когда Антонов-Овсеенко еще находился в лучах почета и известности.
Ну а дальше — еще больше. В советское время художники написали множество полотен, на которых изображалась сцена ареста Временного правительства. Рабочие с красными повязками, матросы с гранатами и пулеметными лентами, испуганные министры… А Антонов-Овсеенко — лишь на некоторых из них.