Красные листья - страница 30

— Что означало?

— Что мы уедем туда, где никто не будет нас знать. Ты бросил бы все. Да или нет?

Альберт положил руку ей на грудь, чтобы почувствовать биение сердца.

— А ты?

Кристина попыталась отстраниться:

— Я бы, наверное, все бросить не смогла. Наверное, не смогла бы. — Она закашлялась. — Хотя, Бог знает, мне бы хотелось…

— Хотелось? — спросил он с напряжением. — Ты бы хотела?

— Быть свободной? Да больше всего на свете я хочу именно этого, — сказала она так же напряженно. Ее темные глаза вспыхнули.

Но он не понял значения этой вспышки.

— Давай же поедем! — прошептал он. — Эдинбург, Кристина! Помнишь Эдинбург?

От воспоминания о той поездке у нее ослабели руки. Пальцы напряглись и тут же расслабились, а сердце болезненно сжалось.

— Конечно, помню. Но что из того? Я должна буду возвратиться и посмотреть в глаза Джиму. А как насчет Конни? Помнишь, как это было, когда мы тогда вернулись? Сейчас будет так же, только еще хуже.

— Я что-нибудь придумаю. — Он нежно улыбнулся. — Я ловок на такие вещи.

— Нет, — возразила она. Они говорили приглушенными голосами, но ее «нет» прозвучало гораздо громче.

— Здесь нет большой проблемы. Я изобрету что-нибудь, чтобы нам свалить на несколько дней.

— Но к чему такая спешка? Ведь у нас есть Фаренбрей.

Он отмахнулся:

— Фаренбрей слишком близко отсюда. Нам надо забраться подальше, в Канаду. На несколько дней. На несколько длинных дней. Мы будем кататься там на санках. Помнишь, как ты любила кататься на санках?

— Конечно, помню, — сказала Кристина, чувствуя, что становится слабее, что способность бороться ее покидает. — Господи, нам нельзя этого делать!

— Рок, перестань, — произнёс он ласково, прижимая ее к себе. — Перестань сопротивляться.

— Но ведь это только на праздники, — возразила она.

Разубедить его ей, разумеется, не удалось, но он убрал руку.

— Это нехорошо, — продолжала настаивать Кристина.

— Согласен, — вздохнул он. — Ну и что ты предлагаешь нам делать? Остановиться?

— Да, — немедленно отозвалась она.

— Ох, Кристина, Кристина! Как ты думаешь, сколько раз в году мы должны возвращаться к этому разговору?

— Пока не остановимся.

— Черт побери! Сегодня утром в Фаренбрее ты ничего такого, насколько я помню, не говорила.

— Там холмы были такие красивые, — произнесла она грустно. — И ты тоже был такой красивый.

Он наклонился к ее лицу и, поддразнивая, спросил:

— А теперь я некрасивый?

Она посмотрела в сторону, чтобы не встречаться с ним взглядом, и тихо ответила:

— Слишком красивый.

Они помолчали. Она представила, как они уезжают вместе в Канаду.

— Альберт, тебе придется со мной согласиться. Мы должны прекратить все это. Мы должны внять голосу разума. Поезжай с Конни. Я поеду с Джимом… — Кристина остановилась. — Или нет. Но это не имеет значения. Давай пойдем каждый своей дорогой.

— Но мы же пытались это делать раньше. Не помогает. Я не понимаю, как это можно взять и внять голосу разума. — Он сделал паузу. — А ты? Я не думаю, что для тебя это легко — внять голосу разума. Мне кажется, что со временем мы все больше и больше сходим с ума.

— Да, сходим с ума, — прошептала она сухими губами.

— Мы с тобой сумасшедшие! — воскликнул он, обхватив ее и прижимая к себе. — Роки, зачем ты это делаешь со мной? Зачем ты это делаешь со мной все время? — Последнюю фразу он произнес с жаром, лихорадочно целуя ее открытые губы, а его руки схватили ее запястья и сжали до боли.

Она закрыла глаза и прижала свою голову к его лицу, ближе, еще ближе, она бы вся проникла в него, если бы это было возможно. Его губы были переполнены ее губами, они раздвигали их с яростной страстью.

Она тяжело задышала. Он толкнул ее вниз на постель.

— Кристина, — прошептал он. — Что нам делать?

Единственным ее ответом был захлебывающийся, резкий стон. Альберт приподнял ее, чтобы сбросить розовую рубашку и обнажить груди, а затем толкнул обратно на постель.

Она прошептала:

— Ты спросил, что нам делать? Мы сейчас просто немного сошли с ума. А потом мы все равно освободимся, спасемся.

— Освободимся? — прошептал он ей прямо в губы. Его жесткие джинсы терли ее кожу, делали ей больно. И она стонала от боли и желания. А он прижимался к ней так, как будто хотел весь раствориться в ее теле. — Спасение? О чем ты говоришь? Спасения нет.