Красные листья - страница 48
Умирать она не хотела. Но больше самой смерти она боялась, что там, в потустороннем мире, она встретится не с Богом, а с дьяволом.
— Я грешила против Него, искушая судьбу, — прошептала она, — я думала, что можно уйти от Него, думала, что раз Он плохо ко мне относится, то это возможно. Но Он не отпускает меня, не дает мне покинуть Его.
Она открыла глаза и прикоснулась к тому месту, куда попал осколок закаленного автомобильного стекла. «Я чувствую боль, — подумала она. — Но разве мертвые чувствуют боль? Чувствуют ли они нежность, негодование, сожаление? Разочарование? А любовь? Чувствуют ли они любовь? Любовь, нежную, как весенний ветерок?»
«Я жива, — размышляла Кристина, — потому, что еще могу чувствовать боль».
— Я еще не готова умирать, — прошептала она. — Я ведь еще и не жила по-настоящему… Я еще не готова умирать…
Сейчас вот что надо сделать. Выпить. Как следует. Много. Нужно, чтобы алкоголь распространился по всем ранам и заставил их онеметь, заснуть, чтобы можно было забыть о них и не чувствовать боли.
Кристина протянула руку и достала «Южный комфорт», а затем снова откинулась на постель. Она свинтила крышку, подняла бутылку «Комфорта» над головой и закрыла глаза. А затем начала лить эту насыщенную алкоголем жидкость себе на лицо. Что-то попадало и в рот. Но и на рану тоже. Начало жечь, но это было именно то, чего хотелось. Остаток она вылила на плечо.
Кристина буквально стащила свое саднящее тело с постели и надела тренировочный костюм. Огромным его преимуществом являлось как раз то, что это была не та же самая одежда, в какой она заглянула в черную дыру неведомого. Тогда на ней были джинсы и футболка. Ее радовало, что их удалось сменить. Кристина каким-то образом чувствовала: приподняв однажды полог этого занавеса судьбы, человек как бы рождается вновь и ему следует облачаться в новые одежды.
Друзья ждали ее в комнате отдыха общежития Хинман. Альберт внимательно просматривал свой блокнот и делал в нем какие-то заметки. Джим что-то писал. Конни занималась ногтями.
— Привет, — произнесла Кристина еле слышно, завидев ее.
Альберт и Джим подняли глаза.
— Крисси, что случилось? — Конни подошла к Кристине и заглянула ей в лицо. — Джим сказал, что ты попала в аварию. Это так ужасно. Я прямо места себе не нахожу.
Но все это были только слова. Ужас или хотя бы озабоченность на лице Конни при всем желании обнаружить было весьма затруднительно. А вот то, что она злится, так это пожалуйста. Не надо даже напрягаться, чтобы заметить явное. Злится, но сдерживается.
— Все в порядке, Конни, — сказала Кристина. — Не смотри на меня так. Действительно, сейчас все в порядке.
— Но авария все-таки была?
— Была. Я разбила машину.
«Я скоро заплачу, — подумала Кристина, — если повторю эту фразу еще хотя бы один раз».
Пытаясь не показать, как она неуверенно держится на ногах, Кристина двинулась по направлению к торту. Движения ее были очень замедленными, как на старых кинолентах.
Все встали. Аристотель гавкнул для порядка. Кто-то зажег свечи. Кристина их не сосчитала, но на вид свечей было много. «Неужели двадцать две?» — подумала она и посмотрела на торт. Он был покупной. Из магазина «Гранд Юнион» на Норт-Мейн-стрит. Немецкий шоколадный торт фирмы «Пепперидж» [22]. Все знали, что это ее любимый торт, поэтому не стали канителиться с тем, чтобы готовить самим, а просто взяли и купили. Она и сама покупала себе такой довольно часто.
В сентябре этого года, к дню рождения Джима, Кристина вся выложилась, чтобы приготовить его любимый лимонный торт с меренгами. Ей пришлось повозиться, ведь чтобы взбить одни только яичные белки уходит не меньше часа, но ей хотелось показать Джимми, как она для него старается.
— Загадай желание, Кристина, — сказал кто-то.
Она подумала о своем «мустанге» и об Альберте, который давил на нее насчет Канады и одновременно готовился уехать от нее на праздники за целых триста миль. На самом деле не за триста миль он готовился уехать от нее, а навсегда. И о Джиме, который хотел, чтобы она принадлежала только ему, и одновременно не хотел ее вовсе. И о Говарде, который в Нью-Йорке, и о своей матери, сгинувшей где-то за тридевять земель отсюда, и о своем покойном отце, и о себе, тоже чуть не ставшей покойной, не имеющей даже нормального пальто…