Красные петунии - страница 24

Вот какие мысли занимали Имани, пока она принимала душ и мыла голову.

На втором году их жизни в этом доме Кларенс установил кондиционер. Поначалу Имани была против: «Хочу дышать настоящим воздухом, слышать, как пахнут деревья, цветы». Но в первое же лето, когда жара поднялась до шестидесяти градусов, она и думать об этом позабыла. Теперь она хотела только прохлады. И как ни любила она деревья, в жару она свела бы под корень целый лес, лишь бы добраться до кондиционера.

Надо отдать Кларенсу должное, он справился, может ли она пойти в церковь — что да, то да. Но уже сам по себе этот вопрос рассердил Имани. Она всегда отдает дань уважения усопшим, ссылаться на нездоровье не в ее правилах, хотя она отлично понимает: кто умер, тому ничего больше не нужно. А раз так, значит, уважение к усопшим выказывается для себя самой, а сегодня она сама нуждается в отдыхе. В ее нежелании дать себе отдых чувствовалось что-то ненормальное, такое ощущение не покидало ее, пока она собирала Кларисины вещи, пока бродила по комнате. И все же это ее не останавливало. Она напустила ванну, плюхнула в нее девочку; склонясь над ванной, терла губкой, прислонив пухлое тельце к коленям,— от напряжения у нее заныл живот (правда, пока еще терпимо), вытерла Кларисе волосы, вынула из ванны и, положив на кухонный стол, вытерла насухо.

— Ты запомнишь их навсегда — такие это люди,— сказала она девочке, которая пускала пузыри, что-то лепетала и весело таращилась на суровое лицо матери.— Ты услышишь музыку,— сказала Имани.— Музыку, которую они пытались убить. Музыку, которую они пытались присвоить.

Ее лихорадило, слова лились несвязным потоком — она и сама это замечала. Но ей было все равно.

— Они думают, они могут убить целый материк — людей, деревья, бизонов, а потом улететь на Луну и обо всем забыть. Но мы с тобой никогда не забудем ни этих людей, ни деревья, ни бизонов, чтоб им пусто было.

— Зонов,— повторила девочка и стукнула мать по лицу ложкой.

В гостиной она положила девочку на одеяло и, обернувшись, поймала сочувственный взгляд мужа. На ней были изящные бархатные тапочки зеленого цвета, прелестный сине-зеленый халатик, но телу ее под халатом было неуютно, а от его взгляда на глаза ее помимо воли навернулись слезы.

— Порой я гляжу на тебя и думаю: «Откуда здесь взялся этот тип?»

Такая была у них в ходу шутка. Она и думать не думала выходить замуж, она считала, что гораздо лучше иметь любовников: их всегда можно под утро выставить, а потом работать и проводить время, как тебе заблагорассудится,

— Я здесь потому, что ты меня любишь,— полагался ответ.

Но, встретившись с ней глазами, Кларенс запнулся, и Имани отвела взгляд.

К десяти часам жара поднялась до пятидесяти с лишним градусов. К одиннадцати, когда начнется поминовение, она подскочит до шестидесяти. Имани шатало от жары. В машине у нее так закружилась голова, что, пока не заработал кондиционер и не окутал их прохладой, она сидела, стиснув зубы. Низ живота мучительно ныл.

Кондиционера в церкви, конечно же, не имелось. В настоящей баптистской церкви иначе и быть не могло.

Поминовение, как и все предыдущие четыре раза, устраивали одноклассницы Холли Монро. Все двадцать пять — и толстушки, и худышки — от первой до последней походили (и как только им удалось этого достичь?) на погибшую девушку. Имани никогда не видела Холли Монро, но в этой церкви, где Холли крестили, где она пела в хоре, над кафедрой всегда висели ее фотографии — и Имани в каждой чернокожей девчушке нежного возраста виделась Холли Монро. Если же копнуть поглубже, то в Холли Монро она видела себя самое. Это ее застрелили, это в ней убили живую жизнь в ту самую пору, когда еще бы чуть-чуть и она нашла бы себя.

Ей хотелось плакать, плакать навзрыд. Но она сдержалась. И хотя живот болел все сильнее, взяла себя в руки, а слезы мигом осушила жара.

Мэр Карсуэл поджидал Кларенса в приделе церкви, поминутно промокая толстое брыластое лицо огромным платком, он держал речь перед группой молодежи человек в пять, которая трепетно внимала ему. Имани поздоровалась с мэром — он привычно чмокнул в щеку ее, чмокнул Кларису, но при этом его осоловевшие от жары глаза смотрели только на Кларенса. Оба тут же удалились в укромный угол подальше от оробевшей молодежи. Подальше от Имани и Кларисы, которые нерешительно прошли мимо них, ожидая, что мужчины присоединятся к ним или окликнут и попросят их подождать.