Красные петунии - страница 44

— Вот здорово снова увидеться! — сказали обе почти одновременно, обнявшись и улыбаясь под удивленными и неприязненными взглядами пассажиров.

Вместе с Анастасией в аэропорт приехала молодая пара с ребенком. У девочки было длинное, санскритского происхождения имя, которое по-английски означало Блаженство. Молодого человека звали, тоже на санскритский лад, Спокойствием, а женщину — Тишиной. Трое взрослых легко и по малейшему поводу начинали хихикать, рассеянно крутя в пальцах серебряные ложечки, что висели на шее. Айрин не знала, как понять такое употребление ложек, и это возбуждало ее любопытство. Наконец-то, решила она, изобрели одинаковое украшение для обоих полов.

Рядом стоял автофургон, сиявший всеми цветами радуги, так что самая обычная поездка в нем ощущалась как нечто красочное. Взрослые вскоре стали декламировать и петь, ребенок брыкался и ворковал. Весело они миновали мост и свернули в Марин, куда Анастасия и ее друзья недавно переехали. Отсюда они часто «пуляли» в Сан-Франциско на целый день.

— Айрин очень понравится Источнику,— сказала Тишина, но, возможно, то был голос Спокойствия.

— Конечно, понравится,— ответила Анастасия и, повернувшись, сжала руку Айрин.— Я им говорила, что ты самый контактный человек из всех моих знакомых.— И Айрин, которая всегда радовалась новым встречам и знакомствам, сразу же, хотя и молчаливо, с ней согласилась; недаром на лице у нее было словно написано: «Неужели я вам не нравлюсь?» Неудача с провалившейся программой нисколько не умалила свойственного ей от природы спасительного тщеславия.

— А кто такой Источник? — спросила она томно, потому что фургон уже наполнился сладким дымком «травки».

— Подождешь — увидишь,— таинственно отвечала Анастасия.

Они жили в большом ветхом доме на склоне холма. Просторные комнаты были полны света, воздуха и солнца. Всюду — индийские набивные коврики, раковины, цветные камешки, бумажные веера и соломенные циновки. Из окон открывался вид на залив, белопарусные яхты и предместье, расположенное на противоположном берегу.

— На что вы живете? — спросила Айрин, увидев буфет, набитый пакетами с воздушной кукурузой.

— Получаем талоны на еду и пособие по безработице,— ответила Анастасия, слегка пожав плечами. Это движение было очень знакомо по прежним временам. В нем Айрин почудилось неудовольствие — и смирение. Безразличие и, внезапно, некий вызов.

Блаженство и ее родители удалились в смежную часть дома. Анастасия и Айрин уселись за кухонный стол.

— В других местах,— сказала Айрин, стараясь, чтобы голос звучал совершенно ровно,— размер пособия заведомо таков, что на него не прожить.

Анастасия наклонилась вперед и столь же бесстрастно ответила:

— Гораздо выгоднее быть на пособии в богатых районах, чем в бедных. Здесь богачи одеваются как мы, только лохмотьев побольше и, конечно, не так стильно, но они настолько богаты, что им приятно облегчать нашу бедственную участь.

Айрин с готовностью рассмеялась.

— Что с твоим преподаванием? — спросила Анастасия. Как многие знакомые и друзья, она никогда не читала проспекты, которые рассылали Айрин и ее коллеги, а в них подробно говорилось о методах обучения пожилых и малограмотной и вовсе необразованной молодежи, «не способной к учению», как ее называли в учительской среде. Впрочем, так считало общество. В отличие от него Айрин и другие преподаватели говорили об этом в шутку: они еще никогда не встречали людей, совсем не способных к учению.

Минуту Айрин раздумывала, стоит ли просто ответить, что все в порядке, или начать рассказывать. В разговорах и литературных произведениях работа, которой она занималась, всегда кажется романтической и свидетельствует о стремлении к идеалам. Действительность, повседневная, будничная, выглядит иначе. Айрин прежде всего пришлось испытать невероятную летнюю жару на Юге, от которой просто мозги плавились, и примириться с тем, что большинство учащихся — женщины, которым сильно за сорок, пятьдесят, а то и шестьдесят, могли посещать занятия одну — три недели за все время. В трейлере не было кондиционера, зато множество мух. Иногда на занятия являлись целой гурьбой, но люди, годами привыкавшие к роли пассивных зрителей в церкви, где от них требовалось только звучно возглашать «аминь», почти не могли активно участвовать в процессе обучения. Они как-то недоверчиво воспринимали все, что с ними происходило, сомневались даже в собственном житейском опыте. Пища, которую раздавал колледж — сосиски, свинина, бобы,— была плохого качества, салат желтый. Еще давали приторный лимонад, привлекавший множество москитов. И над всем стоял запах откровенной бедности, тот самый запах, который, как надеялась Айрин, навсегда исчезнет из мира,— острый, горький и такой едкий, словно женщины мылись в кислоте.