Красный чех - страница 34

С большим риском быть узнанным прокрался Гашек по тихим улочкам на окраину города. Куда теперь идти? В какую сторону? Где красные?

Некоторое время скрывался неподалеку от Самары, на даче у Н. П. Каноныкина, деятеля Учредительного собрания. Однажды сюда пришли чехи — офицер и два солдата. Офицер небольшого роста, с маленькими усиками и вздернутым носом, все время вытягивал шею: видно, очень хотелось казаться повыше.

— Что вы хотите, господа? — обратилась к ним девушка, племянница хозяина, Оля-огонек (так звали ее друзья по работе в редакции газеты «Солдат, рабочий и крестьянин»).

— Провирка токументы, — проговорил офицерик заплетающимся языком: он был навеселе.

— Это дача члена правительства и никакой проверке не подлежит.

— Правительства? Ха-ха! — рассмеялся офицер. — Где ваша войска, правительства? Чех уйдет, и пфу ваша правительства! Желаю знакомить с правительства.

— Не с кем тут знакомиться, — сердито бросила девушка. — На даче никого нет. Я и бабушка. Да ее внук, немец-колонист. Идиот от рождения. Шляется по белу свету, а об эту пору всегда приходит родню навестить.

— Желаю глядеть! — проговорил офицерик и направился в комнаты.

— Я буду жаловаться! — решительно сказала Оля.

В эту минуту за ее спиной скрипнула дверь. Девушка не видела, кто там был, но по лицам прыснувших от смеха солдат поняла, что происходит что-то необычное. Обернулась и обомлела: перед нею стоял Гашек, босой, в пижаме и в подштанниках. Он лихо приложил к голове руку и с сияющей улыбкой начал:

— Бог знает, господа, как это чертовски трогательно! Лежу я, отдыхаю с дороги, и вдруг, как ангельская музыка, ваши чешские голоса. Вы, конечно, ко мне, господа, от господина Чичека или Власека? Не дальше, как сегодня утром я послал им рапорт, и вот вы уже здесь. Осмелюсь спросить, какой награды удостоили меня их превосходительства за спасение чешского офицера и в какой батальон меня приказано зачислить?

Офицер был явно ошарашен. Ничего не понял.

— Говорите кратка и связна, — только и промычал он.

А Гашек, гостеприимно распахивая дверь, с радостью проговорил:

— Сейчас я все доложу. Прошу, господа.

Все прошли в комнату. Офицер плюхнулся на стул, солдаты остались у дверей. А Гашек начал священнодействовать. Он так уморительно изображал идиота, так увлеченно вошел в свою роль!

— Теперь, господин обер-лейтенант, имею честь доложить о своем боевом подвиге. Сижу это я вчера на станции Батраки, на берегу Волги, и проклинаю тот час, когда меня мама на свет произвела. Другой, посмотришь, сопляк, полная дохлятина, а он в армии солдат, и винтовочка при нем. Идет, как герой. А я детина хоть куда. Как дам раза — одним махом трех побивахом, а никто меня в армию не берет. Царь Николаша призвал было меня на двадцать первом годке, да не пришлось мне воевать. Гоняли, гоняли по гарнизонным тюрьмам и психбольницам, да так и выгнали, признали, будто я идиот. А спрашивается, кто из умных может сказать, что я идиот? И разве идиот не может быть солдатом? Солдату голова) не нужна. За него начальство думает. Солдату лишь бы руки покрепче, чтоб врага колоть, да кишок побольше, чтоб выпустить их, когда придет его час, за царя и отечество.

Офицер, который, казалось, начал дремать, поднял голову:

— Эй, ты, ближе дело!

— Есть ближе. Сижу и думаю. Как бы совершить что-нибудь героическое. А тут как раз гляжу: офицерик идет, точь-в-точь, как вы, такой же щупленький и деликатный. И направляется прямо в сортир, из которого я только что вышел. Ну, думаю, на ловца и зверь бежит. Сел я под дверями и жду. Сижу десять минут, двадцать, тридцать… Не выходит офицер.

В том же духе Гашек рассказал, как пьяный офицер провалился в нужник, а он, раздвинув и поломав гнилые доски пола, спас его и после настойчиво требовал у коменданта бумагу о совершении подвига, за что и был выгнан в шею.

— Отставить смех! — крикнул офицер на своих солдат, которые не переставали хохотать.

— Есть отставить смех! — лихо подхватил Гашек. — Здесь, господа солдаты, смех действительно ни при чем. Такому человеку, как спасенный мною офицер, с первого взгляда, конечно, цена — грош, но кто поручится, что завтра он не будет большим чином. Смею доложить, что даже вынутый из сортира, он вел себя так, будто ему назавтра предстояло получить, по крайней мере, звание генерала.