Красный чех - страница 40
Разными способами боролся Гашек против тех, кто мешал нормальной жизни, наносил своими поступками вред Советской власти. С одними был решителен и беспощаден, с другими…
Бугульминский купец Телегин, пользуясь кризисным положением, три шкуры драл с покупателей. Придут, бывало, в лавку люди, смотрят на товары, выбирают, что подешевле. А купец стоит, ухмыляется да ворчит:
— Не до гляденья тут, коли не покупаете. Грязи сколько натаскаете.
— Почем постное конопляное масло? — спрашивает старушка.
— Сорок рублев фунт, — не моргнув глазом, отвечает Телегин.
— Побойся бога, Гурьяныч, креста на тебе нет, — шумели покупатели.
— Да разве не слыхали, в Москве нынче фунт сто рублев, а я… по дешевке. Берите по сорока, а то завтра пущу по сорок восемь.
— Это спекуляция, — бросил кто-то.
— Не мурлыкай, братец. Какая ж тут спекуляция? Морозы страшенные, война гражданская. Если захочу и пятьдесят два заплатишь. Наше дело купеческое, маленькое. Ты нам — деньги, мы тебе — товар.
Деваться было некуда. Покупали.
Когда же увидели, как комендатура борется за наведение порядка в торговле, преследует спекулянтов, пожаловались и на Телегина, его проделки. Ко всему прочему, рассказали, что торгует он ворованными товарами. И еще стало известно: содержит публичный дом.
Комендант Широков поручил разобраться с этим делом Гашеку, Дмитрию Таранову и некоторым другим работникам комендатуры.
— Да чего там разбираться, — сказал один из них. — Ясное дело: ворюга. Расстрелять — и баста.
— Торопиться нельзя, — ответил Гашек. — Надо проверить все факты. Советская власть — прежде всего законность, справедливость в отношении к любому человеку, кем бы он ни был. Прошу это иметь в виду, когда будем у купца.
Телегин встретил пришедших настороженно. Узкие глазки его смотрели зло, с презрением и ненавистью.
— Никаких сведений давать не буду. Не имеете права. У нас свободная торговля. Советская власть дала свободу всем. Товар мой: хочу продам, хочу сгною!
Однако суровый вид вооруженных красноармейцев умерил его пыл. Отвечать на вопросы все же пришлось. Обвинения, разумеется, категорически отвергал. Казалось, дело зайдет в тупик.
Еще в самом начале допроса Гашек обратил внимание на тихо стоявшего в стороне приказчика. Улучив момент, незаметно для хозяина, которого допрашивал Таранов, Ярослав подошел к приказчику.
— Добрый день, приятель, — тихо заговорил он. — Что в стороне стоишь? Струсил?
— Мне нечего бояться. Да к тому же и болен я, — нехотя ответил тот и отвернулся, не желая продолжать разговор.
— О, это причина серьезная, — сочувственно проговорил Гашек. — Правда, ее не всегда учитывают. Вот, кстати, одного преступника должны были повесить, а он, возьми да и отравись ливерной колбасой, которой его накормили перед смертью. Беднягу всего скрутило, на лбу пот холодный выступил…
Приказчик повернул к нему голову. А Гашек, словно не замечая этого, продолжал в том же духе:
— Конечно, врачи немедленно взялись за лечение. Разумеется, казнь отменили. Колбасника оштрафовали, а потом засадили в каталажку. Две недели медицина боролась за жизнь преступника. И наконец, молодой доктор с радостью сказал ему: вы спасены! А на следующий день преступника повесили по всем правилам, так как он был достаточно здоров для петли.
Гашек умолк, давая возможность приказчику осмыслить рассказанное.
— Не завидую тем, кто попадает за решетку, — начал снова Ярослав, будто раздумывая вслух. — Особенно, если предан хозяину, а тот его упекает при первой возможности. Был вот у меня приятель приказчик Мартин. Служил у графа Рамма. За поросенком ходил каким-то особенным. На выставку его готовили. Дни и ночи покоя не знал. А однажды пришли граф с графиней, когда их любимец пил какую-то особую воду. Измерили температуру, а в ней вместо восьми градусов — семь с половиной. Что тут началось! Скандал, крики. Приказчик признался, что забыл измерить температуру; сынишка, говорит, у меня очень болен, за ним хожу.
В ту же минуту граф и выгнал его в три шеи. А тот, в отместку, взял и зарезал поросенка. Снова — гром и молния. Графиня без чувств. А Мартина — в тюрьму. Шесть месяцев строгой изоляции. А уж он-то ли не старался для своего хозяина.