Красный дождь - страница 35

[81]. Я так и вижу его стоящим перед собою. И эхом отдаются в моих ушах слова человека, окончившего немецкую школу, для учеников которой моя книга стала Geheimtip. И это еще не все. Он рассказал, что прочел ее в семнадцать лет и с тех пор каждый год перечитывает. Жизнь книг таинственна. Похоже, им нравится прикидываться неживыми. Они могут исчезать и снова появляться с таким видом, словно это ты виноват, что не уделял им достаточного внимания. Меня восхитила его история, а его самого наша встреча буквально потрясла, потому что книги мои ему больше не попадались и он решил, что я давно помер. Тут-то жена ему и сообщила: «Твой Нотебоом, оказывается, живехонек, сегодня у него выступление». Так мы встретились. Прошло немного времени, меня пригласили провести год в Берлине, и за этот год человек, случайно встреченный в книжном магазине, превратился в ближайшего друга, друга на всю жизнь; именно с ним мы огибали мыс Горн в десятибалльный шторм. Дружба вовсе не безоблачная, ради сохранения ее нам пришлось преодолеть препятствие, не менее серьезное, чем мыс Горн. Он продолжает восхищаться моей книгой. Однако весь фокус в том, что автор, как правило, своих книг не любит. Пока пишешь книгу, она остается с тобой, потом ты даешь о ней интервью, читаешь отрывки во время выступлений, ее переводят, и она постепенно отдаляется, уходит, все меньше и меньше принадлежа тебе; если через много лет по какой-то причине ты снова заглядываешь в нее, то не то чтобы не узнаешь текста, но понимаешь: она ушла навсегда. Ее слабость и беспомощность становятся видны тебе, словно дурацкое выражение собственного лица на фотографии, сделанной в ранней юности; ты больше не пишешь так, как писал тогда. Для автора такая ситуация — дело обычное, но тем, кто влюблен в его книгу, этого не понять. Я заметил, что его все больше огорчает расстояние, которое образовалось между «Филипом» и мною. Дело зашло довольно далеко; однажды он даже написал мне, что было бы лучше, если бы я умер после того, как закончил «Филипа». Вместо этого, при его деятельном участии, я провел замечательный год в Берлине, в результате чего появилась книга «День поминовения»[82], и Бог знает какие еще приключения пережили мы вместе за прошедшие тридцать лет. О многих из них я, понятно, забыл намертво.

До того года я навещал Берлин лишь раз, зимою, в начале шестидесятых. Со мною было двое друзей, поэт Эд Хоорник и журналист В. Л. Бругсма, которому я потом посвятил свои «Берлинские заметки». Для меня эта поездка была захватывающим приключением, для них — обычной работой. Мы приехали на съезд компартии ГДР, где Хрущев должен был выступать, а я подрядился освещать его выступление для «Народной газеты». Нам интересно было побывать в «другой», теперь уже исчезнувшей Германии, где во время войны оба мои приятеля успели оттянуть по нескольку лет в лагере. Было холодно, шел снег. У границы между Востоком и Западом (которой тоже больше нет) солдаты в зеленых немецких мундирах осматривали днище нашего автомобиля, подсовывая под него зеркала; мои друзья молчали, но, должно быть, им люди с собаками, одетые в зеленую форму и отдающие отрывистые распоряжения на памятном им языке, казались картинкой из прошлого. Даже понимая, что беспокоиться не о чем, они бледнели от напряжения, проходя контроль на границе, сидя на съезде и стоя в бесконечных очередях, без которых там ничего не обходилось. Но только позже до меня дошла истинная, секретная цель нашей экспедиции: победа над отчаянной, глубоко запрятанной тоской по истинной Германии, в прежние времена выражавшаяся в процедурах, напоминавших изгнание бесов. Теперь же на моих глазах свершался волшебный ритуал — бесконечная трапеза, включавшая в себя череду старинных немецких блюд от frische Blut- und Leberwurst до Schweinshaxe, Hackepeter и Saumagen[83], сопровождавшихся Bommerlunder и Pilsener Urquell[84], незабываемая тевтонская месса, конец которой терялся в тумане, вызванном количеством потребленных напитков, и, окруженный этим туманом, я с трудом пересек Курфюрстендам и добрел до своего отеля. Эта поездка позднее попала в «День поминовения» и «Берлинские заметки».