Красный орел. Герой гражданской войны Филипп Акулов - страница 29

— Ты — комбриг, тебе не положено, — сухо сказал Прокофьев.

Акулов захохотал было, но, оборвав смех, серьезно сказал:

— Надо. От этого рейда зависит все!

На другой день утром, когда еще было темно, конники Путиловского полка через поскотину, мимо застывших у околицы сугробов, втянулись в лес.

Лес по сторонам дороги густой, заваленный снегом, молчаливый, равнодушный к растянувшейся колонне всадников. Ехали шагом: берегли лошадей. Путиловцы громко разговаривали: остерегаться пока нечего, своя территория. Лес глухо гудел, усиливая говор. Получалось неопределенно бубнящее: угу-бу-бу-бу.

Акулов ехал молча, погруженный в свои мысли. Недавно в штабе дивизии был разговор — уж не первый раз! — о роли конницы в бою. Представитель штаарма говорил:

— Конница? У нас на Урале? В лесу, в снегах, в горах? Бессмыслица! Что она может сделать? Она годится преследовать противника летом, по равнине. Вот как на Украине, например, в степях, или в Башкирии. А нам еще и не до преследований, мы оборону держим! Есть указание — расформировать кавалерийские части, иметь их нецелесообразно.

Начдив Васильев колебался. Жаль распускать полк. С таким трудом создавали, да и оправдал он себя! Но штаарм уже давно настаивает…

Он развел руками.

— Да какая у нас конница? Только полк этот и есть на всю дивизию, да и то неполный.

Присутствовавший при разговоре Акулов резко выпалил:

— Без конницы нельзя! Играть в старую германскую войну с позициями и сидением — нам ни к чему!

Васильев вспомнил:

— Ездящая пехота. Разъяснение было создавать такую. Пусть кавполк пока остается…

Представитель штаарма пожал плечами.

— Партизанство какое-то. Либерализм. Но про ездящую пехоту директива была. Только давно…

Отведя полк в резерв по указанию Васильева, хотел Акулов, пока еще можно, усилить его, довести до полного состава. Да где там. Что есть — в тыл, в рейд.

Любил кавалерию Акулов! Верил в нее. Нельзя по снегу, по горам, в мороз?! Да испокон веков уральцы и сибиряки на лошадях гоняли! И еще как — по сотне верст за день, бывало, отмахивали!

…Солнце тем временем нехотя поднималось над верхушками сосен. Медленно светало.

Перебрались через железнодорожное полотно. За ним — опять лес, еще более строгий и молчаливый. В нем, как в колодце, холодный застоявшийся воздух. Дорога, такая же узкая и ненаезженная, забирала вправо, огибая Селянку.

Миновали заставу — несколько красноармейцев, топтавшихся в снегу. Руки они прятали в рукава шинелей, винтовки держали под мышками: донимал холод.

— Куда вас лешак несет? — простуженными голосами кричали они. — Там дальше — белые!

— Стережете их, что ли? — посмеивались конники. — Глядите, не прокараульте.

Подъехал к заставе Акулов. Побалагурил, кое-что расспросил. На дороге этой белых еще не было. Узкая, неудобная — забраковали? Или берегут, чтобы так же вот пройти по ней в тыл Красным орлам.

Дальше двигались настороженно. Разговоры прекратились. Обогнав колонну, Акулов поравнялся с Прокофьевым:

— Ничего не слышишь?

Тот поднял руку, остановил колонну. Замолк хруст снега под копытами. Все отчетливо услышали гул боя.

— Белые атакуют Селянку, — определил Акулов. — Самый раз помочь.

Ни слова не говоря, Прокофьев тронул лошадь. Она сразу пошла крупной рысью. Путиловцы подтягивались, колонна уплотнилась. Лошади, задевая друг друга боками, шли по две в ряд: больше не позволяла дорога.

Вернувшаяся разведка подтвердила: белые наступают на Селянку…

В бой вступили с ходу. Врезались в колонны белых, смяли их. Противник никак не ожидал нападения. Началась паника.

Путиловцы рубили белогвардейцев и гнали их навстречу пулеметам красноорловцев. Оттуда тоже бежали, спасаясь от губительного огня, сталкиваясь, прыгали в снег, в сторону от дорога.

Акулов остановил Прокофьева.

— Давай обратно на старую дорогу. Резервный полк точно стоит в Верхнем Кутамыше. Я тут пленного капитана допросил. Проводника вот возьми.

Прокофьев удивленно посмотрел на Филиппа: когда успел капитана допросить и проводника достать? Видел ведь сам, как он в бою был, гонялся за беляками.

— Не задерживайся! — торопил Акулов. — Я пока здесь останусь…