Красный снег - страница 4

Большое глобальное в романе показывается через малое, даже локальное. Действие романа очень редко выходит за пределы Казаринки. Но все, что произошло в этом заурядном шахтерском поселке, отразило всю сложность, трудность борьбы, все бури тех незабываемых лет. Такая ограниченность действия, конечно, не дает внешнего размаха, но зато позволяет более пристально рассмотреть «живые процессы революции».

Всего несколько стремительно промелькнувших месяцев прожили мы с героями романа, но успели их узнать, полюбить, понять.

Новогодней ночью 1919 года кончается повествование в романе. По знакомому поселку идет к умирающей Катерине наш Вишняков. Снег припорошил убожество Казаринки, даже крыши стали казаться выше. Но Казаринка и впрямь переменилась и возвысилась. Радостные многообещающие перемены произошли в людях, утверждалась в поселке Советская власть, к людям пришло драгоценное ощущение единства.

Время, изображенное в романе, труднейшее. Но всегда есть место доброте, теплу, любви. Сдержанная, иногда даже излишне суховатая манера писателя смягчена нежным затаенным лиризмом. Редки эти строки в романе, но они как верные вестники грядущего счастья, за которое борется Архип Вишняков и его товарищи.

Пока есть на земле рабочий человек — незыблемы наши устои, устои добра и справедливости. Эту аксиому на разных художественных уровнях утверждали Горький, Островский, Шолохов, Горбатов. Жива эта тема, эта убежденность и у современных советских писателей.

Роман нашего земляка Тараса Михайловича Рыбаса — хорошее тому подтверждение.

Фатех шел к Казаринке, а туда ли он шел — не знал: дорогу замело снегом, несло густую поземку, дальше двадцати шагов ничего не видно. Фатех старался держаться спиной к ветру, — так он вышел со станции Громки, так и продолжал идти, заметив, что ветер дует в направлении полевой дороги, ведущей в Казаринку.

В Громки он отправился в который раз, надеясь попасть на поезд, идущий в Ташкент, в сторону его родины. Но и сегодня и вообще в последнее время поезда через Громки не проходили. Путевой мастер Трофим Земной, с которым Фатех говорил об отъезде, сообщил, что военные власти запретили движение на Громках, так как «скоро подойдет казачий отряд, подтянут пушки и начнут воевать против Советов на шахтах». Фатех верил Трофиму. Но все же продолжал ходить на станцию — авось удастся попасть на проходящий поезд.

Фатеху было все равно, Советы или шахтовладельцы. Он не сочувствовал ни тем, ни другим. Ему ничего не надо. Пусть спорят и воюют те, кто здесь живет. Он случайно попал в эту страну и хотел скорее вернуться домой.

Ташкент — тоже еще не родина. От Ташкента до дома далеко. Но в Ташкенте найдутся свои люди. Они устроят его в караван, отправляющийся на Варзоп, и он попадет в свой кишлак. Старый Джалол поведет его к Ручью радости, и вода этого ручья вернет ему силы, смоет грязь окопов и чужих дорог, Фатех забудет проклятую шахту, вонючую кладовку в штейгерском доме, где он жил, неверных, пожирающих свиное сало, забудет все, что с ним происходило с того дня, как слуги русского царя приказали ему взять оружие и отправили на войну.

Царь был ему ненавистен. Свержению царя Фатех радовался: он считал, что сразу же после свержения царя его должны отпустить домой. Не отпустили. Царские офицеры продолжали командовать, как командовали раньше. Они загнали его работать в шахту. Когда в Казаринке стали открыто проклинать офицеров и объявили советскую власть, у него снова появилась надежда на возвращение. Однако и этой надежде не суждено было продержаться долго: в Совете подписывали бумажки — бери! Но за бумажку у офицеров и казаков много не возьмешь. Бумажка еще не власть. Бумажки пишет шахтер Вишняков. Управляющий Фофа тоже продолжает писать.

Все запуталось, перемешалось.

Трофим советовал:

— Посиди, скоро уляжется. Кто-то должен одолеть…

Трофиму можно ждать: он — дома. А Фатеху надо поторапливаться — зима началась.

Он решил попытать счастья у рудничного управляющего Феофана Юрьевича Куксы — «Фофы» по местному прозвищу…

Ох, как метет, на ногах не устоишь. Если бы не заглядывал к Фофе, может быть, теперь не пришлось бы блуждать по степи…