Краткое жизнеописание монахини Алипии (Авдеевой, †1988) - страница 6

Матушка Алипия стала продолжательницей духовного делания Голосеевских старцев. Как владыки Петр и Филарет, она подвизалась в денно-нощных молитвах, которые совершала и келейно, и в лесу, и в глубоком овраге. Как блаженные Паисий и Феофил, подвизалась в подвиге юродства ради Христа, прикрывая им свои молитвенные и постнические труды.

Матушка ходила в черных одеждах, а на голову надевала детскую меховую шапочку. Хрупкая, сухенькая, она казалась горбатенькой, поскольку на плечах или на спине носила икону мученицы Агафии и небольшой мешок с песком (своеобразные вериги), а на шее – множество больших железных ключей (их количество соответствовало числу ее духовных чад). Принимая нового человека под свое духовное окормление, матушка вешала на шею и новый ключ.

Речь ее тоже была своеобразной: женского рода для нее не существовало, обо всем она говорила только в мужском роде, в том числе, и о себе, и о представительницах женского пола. Многие воспринимали это как проявление юродства.

Но, может, была и другая причина: почти четверть века матушка провела в мужских обителях – в Лавре и разрушенной Голосеевской Пустыни, окормляясь у старцев и подражая подвигам древних и близких к нам по времени преподобных. А ведь еще святитель Игнатий (Брянчанинов) сказал, что если немощная женщина подвизается из любви ко Христу, то и она «блажен муж», по словам Псалмопевца. Возможно и то, что матушка по благодати достигла такого духовного состояния, когда перестаешь делать различие между мужским полом и женским, когда каждого человека воспринимаешь как «новую тварь во Христе», как нового Адама, как живой образ Божий. И тогда и о себе и о каждом говоришь «он».

Дни старица проводила в молитвах и трудах. Утром ее можно было встретить в храме на Демиевке, где она неизменно молилась у иконы апостолов Петра и Павла. Если кто-то обращался к ней со своей бедой во время службы, матушка сразу же начинала молиться о помощи и, получив извещение от Бога, радостно сообщала о благополучном исходе.

После службы она тут же, в храме, выслушивала многочисленных посетителей, и, внутренне молясь, прозорливо указывала решение проблемы или молилась о помощи и исцелении. Вернувшись в келию, старица, несмотря на преклонный возраст, занималась своим нехитрым хозяйством, продолжая принимать людей. Она любила возиться с курочками, работать в огороде, готовить для своих духовных детей и гостей.

На склоне оврага блаженная сама сделала ступени и спускалась по ним в лес, чтобы покормить лося, которого она с любовью называла «Гость». Это доставляло матушке огромное утешение. С любовью она кормила и многочисленных кошечек, живущих у нее, и птиц, и бродячих собак, сердечно жалея всякое Божие творение.

Пищу блаженная старица вкушала один раз в день и крайне мало. В среду же и в пятницу, а также на первой и на последней неделе Великого поста она ничего не ела и не пила.

Посетителей старица принимала до захода солнца, а после захода двери ее келии закрывались и почти всегда не открывались до утра. Она очень уставала от посетителей, особенно в последние годы жизни. Человеческие скорби и немощи доводили блаженную до изнеможения, и она нередко вздыхала:

– Как тяжело…

Однако, когда келейница Мария Скидан начинала осторожно говорить о том, что можно принимать не всех, матушка, помолчав, отвечала:

– Маруся, ты не знаешь, как плохо без людей! С людьми тяжело, а как тяжело без людей! Тяжело, тяжело, тяжело… Приходят ко мне люди разные, но ты посмотри, как я их принимаю. Так и ты в жизни поступай.

И, действительно, часто к матушке приходили такие опустившиеся люди, что ее духовные дети стыдились садиться с ними за один стол. А старица – не стыдилась, и заботилась о них, показывая всем пример самоотверженной любви. Несмотря на крайнюю усталость, свое молитвенное правило она никогда не оставляла, даже если бывала больна.

Ночью матушка практически не отдыхала: молилась, присев на краешке кровати, которая была заполнена множеством мешочков, что не давало возможности для нормального отдыха. Всю жизнь многотрудное тело старицы не знало покоя и отдыха; только в конце жизни, в периоды тяжелых болезней, она ложилась, чтобы немного отдохнуть, на доски. А в три часа утра для нее начинался новый трудовой день.