Край Половецкого поля - страница 9

стр.

— Как так нечему? — говорит Вахрушка, носом хлюпает, всхлипывает. — Как нечему? Разве у нас бубны не звонки, свирель не переливчата? Разве не высоко мы скачем, не дробно пляшем? Не довольно мы тебе кувыркались, еще колесом пройдем.

— Посмотрю я, — говорит Игорь Святославич, — не велик ты, от земли не видать, а разговариваешь больно храбро.

— Я храбрый, — говорит Вахрушка. — Ты не смотри, что я маленький, а я очень храбрый. Я у нас на селе всех мальчишек поколотил. Два зуба мне вышибли — во, гляди. Ну, улыбнись, что ль?

Игорь Святославич смотрит на него, прищурился:

— Смешной ты, а мне не смешно. Не смеется мне! А кто меня развеселит, я бы дорого заплатил.

Вахрушка совсем осмелел и спрашивает:

— А чем пожалуешь?

Тут Игорь Святославич снял с пальца кольцо и говорит:

— Этот перстень золотой мне от прадедов достался. Из Царьграда прадеды привезли с добычей. А камень в нем — изумруд — и того древней. Эллинской работы вырезана в нем богиня Диана — луна на лбу, колчан за спиной, борзые псы у ног. Кто меня рассмешит, тому я этот перстень отдам.

Но сколько ни старались скоморохи, сидит Игорь Святославич, не шелохнется, только перстень пальцами перебирает. А у дружинников разгорелись от зависти глаза: золотой перстень и камень резной изумруд, цены ему нет. Перебивая скоморохов, то один, то другой пытался песню запеть, прибаутку сказать. Где уж им! Игорь Святославич не улыбается.

Тут поднялся боярин Сидор Добрынич, с трудом высвободил толстое брюхо из-за стола, на середину ковра вышел, встал на четвереньки — седая борода, златотканый плащ хлебные крошки и объедки подметают. Схватил Сидор Добрынич зубами замызганную кость, которая в углу валялась, грызет ее, рычит, по-собачьи лает.

— Гав! Гав!

Зад у него трясется, толстые пальцы пол скребут.

— Гав, гав, гав!

Не выдержал Игорь Святославич, засмеялся, отдал Сидору Добрыничу кольцо.

А? Видали? Кольцо прадедовское собаке кинул. Ничего ему не жаль! Эдак он завтра русскую родную землю поганым половцам отдаст. Нате, жгите!

Глава седьмая ДУМЫ

После веселого пированьица просыпаются люди с тяжелой головой. Стыдно им, тошно им. Хочется жизнь по-новому повернуть, студеной водицей омыться, смыть скверну.

Проснулся боярин Сидор Добрынич — все тело у него болит, каждый волос на голове в отдельности ноет-попискивает, будто полевые мыши там гнездо свили, шебаршат. Ой, нехорошо!

Думает боярин:

«Не в мои то годы с утра до ночи трястись на резвом коне по сырому лесу — ой, поясница! Не в моем бы возрасте с вечерней зари до утренней вино и брагу пить — ой, пузо болит! Не моей седой бородой, серебряной сединой грязный пол мести князю на потеху…

Дома-то у боярина молодая жена Евпраксеюшка, такова пригожа, такова дородна, бела и румяна. Скучает, поди, целыми днями за пяльцами сидеть, воркотню своих нянюшек и мамушек слушать. Тоскует небось, все глазыньки проглядела, высматривая, не едет ли боярин домой.

«Надену ей на сахарный пальчик царьградское кольцо, — думает Сидор Добрынич и сладко улыбается. — Обрадуется ладушка моя, ладошками заплещет. А не прихватить ли мне с собой вчерашних скоморохов, пусть потешат мою лебедушку?»

Встал Сидор Добрынич, пошел скоморохов искать.

А и скоморохи проснулись невеселые. Немного они накануне заработали. Уложили их спать с псарями и с собаками, на ужин угощали одними объедками, за труды, за старание ничем не пожаловали.

А впереди зима — ветры вьюжные, дороги снежные. Ветры холодные, люди голодные, не до скоморохов им, как бы до весны дожить.

Думает Еван:

«Была бы у меня крыша да четыре стены, всю зиму бы с теплой печи не слезал, любовался бы на своих деточек-внучаточек. Видно, не судьба мне на старости покой обрести, суждено мне, одинокому бобылю, на проезжей дороге жизнь покончить, в сугробе замерзнуть.

Был бы я кузнецом-оружейником, гвоздочником, замочником — железо бы ковал, от горна жар, от людей уваженье. Был бы кожемякой, сапожником — люди бы мне кланялись: набей, Еванушка, каблуки, залатай голенище, мы тебя отблагодарим. Был бы я ткачом, портным швецом — из обрезков, лоскутов сшил бы себе теплую епанчу. Нехорошее ремесло мне досталось!»