Кремлёвские козлы. Исповедь любовницы Сталина - страница 12
— Ягода, вы — шут гороховый! Перестаньте безумствовать. Убирайтесь из моего дома, поступайте в цирк клоуном!
Ягода поднялся с колен. Предо мной снова стоял уравновешенный, холодный, высокомерный и наглый человек.
— Хочу напомнить, Давыдова, в любой день можешь на любой глупости попасть в наши сети, и тогда я тебе не дам так легко выпутаться. Лично отвезу в тюрьму и брошу в камеру, полную самых отвратительных тварей! — И, трясясь от бешенства, начал бормотать: — Ты, паршивая скотина, рано или поздно мне заплатишь! Будешь ползать у моих ног, целовать мне сапоги! Заставлю тебя лизать задницу убийцам и проституткам!..
Обессиленная, я упала, не раздеваясь, на кровать. Утром у меня не было сил идти в театр. Врач дал мне бюллетень.
В полдень приехал директор театра: «Заболели в самое трудное время. У нас сегодня спецмероприятие, все билеты проданы. В зале будет руководство. Дорогая, спасайте! Я пришлю за вами машину».
Не помню, как я очутилась в театре. Костюмерша помогла мне одеться, не знаю, как загримировалась.
— Давыдова — на сцену…
Пела, ничего не слыша, оркестр и дирижер исчезли из моего сознания. Пришла в себя от аплодисментов. В правительственной ложе Сталин, улыбаясь, хлопал мне.
После спектакля меня пригласили в его ложу, но я, извинившись, отказалась, сославшись на плохое самочувствие, и вернулась домой.
Ночью позвонил Сталин:
— Вера Александровна, что случилось? Кто вас обидел?
— Иосиф Виссарионович, простите, пожалуйста, у меня нет сил разговаривать.
— Когда увидимся?
— Я свободна в следующий понедельник.
— Берегите себя. Вам доставят фрукты, рыбу, икру, мясо и шоколад.
Наступил понедельник. В семь поехала к Сталину. Меня проводили к нему в кабинет, где находились Маленков, Поскребышев, Ежов, Молотов. Маленков включил аппарат, я услышала голос Ягоды и задрожала от отвращения. Наблюдая за моей реакцией, Сталин сказал:
— Вера Александровна, внимательно послушайте эту запись, вопросы — позже.
Наш разговор с Ягодой был записан полностью. Сталин подошел ко мне:
— Вера Александровна, мы знаем, что много испытаний выпало на вашу долю в последние месяцы. Вы можете письменно подтвердить, что все это не было с самого начала розыгрышем?
— Конечно, — ответила я.
— В таком случае, присядьте за стол и подробно все напишите. Мы выйдем, чтобы вам не мешать.
Писала целый час и все написанное отдала Сталину.
— Все это мы передадим специалистам, а сами поужинаем.
В том состоянии, в котором я находилась, кусок не лез мне в горло. Сталин сердечно сказал мне:
— Вера Александровна, мы должны объясниться. — Закурил трубку и продолжал — Мы не бросаем слов на ветер. Давно уже знаем, что Ягода — мерзавец и бандит. Все тщательно проверим, сопоставим факты и после этого примем решительные меры. Нельзя от меня много требовать, Верочка, я очень одинок. У Ягоды настоящий артистический талант, он мог бы сделать себе карьеру в театре.
Такое доверие взволновало меня. Сталин, воспользовавшись моей минутной слабостью, обнял меня. Стал ласковым, внимательным и нежным:
— Мне тебя не хватает, Верочка. С тех пор, как мы не виделись, у меня не было ни одной женщины…
Во время завтрака тихо сказал:
— Я прочту тебе Блока: «Мы сидели с тобой в переполненном зале, тихо пели смычки о любви»…
Меня глубоко взволновало: Сталин и Александр Блок…
ЖЕНСКАЯ ТЮРЬМА
7 ноября правительством был организован большой прием в Кремле.
Ворошилов не отходил от меня целый вечер. Был надоедлив и настойчив. Танцуя со мной, рассказывал армейские анекдоты. Потом, уведя меня в дальний угол Георгиевского зала, шепнул:
— Вера Александровна, едем ко мне на дачу, отлично проведем там время. Никто ни о чем не узнает.
— Спасибо за приглашение, Климент Ефремович, но, может быть, лучше я познакомлю вас с какой-нибудь молодой балериной?
— Буду счастлив и очень вам обязан! — радостно ответил народный комиссар.
Одна молодая балерина, оканчивающая хореографическое училище с удовольствием приняла приглашение народного комиссара, выглядевшего гораздо моложе своих лет.
Едва они отошли, как ко мне подошел Ягода. Бесцеремонно взял под руку и, прогуливаясь по ярко освещенному залу, тихо сказал: