Кремлёвские мастера - страница 10

Почта в России появилась только в конце XV века. Первая газета — на два столетия позже. А в XIV веке новости узнавали от специально посланных гонцов или от торговых людей, странствовавших по разным землям со своим товаром. Вот почему князь Дмитрий Донской, отправляясь в 1380 году на Куликово поле для битвы с татарами, взял с собой десять именитейших московских купцов. В случае победы над Ордой они должны были разнести по всем странам радостную весть об успехе московского князя. Первым среди этих десяти летопись называет Василия Капицу — сурожаyина.

Сурожанами именовали в Москве богатейших купцов, которые торговали с Византией, Малой Азией и Италией через крымский город Сурож (Судак).

Василий Капица был основателем богатого рода Ермолиных. У Василия, которого, как утверждает летопись, «хорошо знали во Фрязех», то есть в Византии, а может быть, и в Италии, было два сына — Ермола и Герман. По имени Ермолы очень скоро и весь род стал называться — Ермолины.

Богатые, грамотные гости, сурожане нередко давали деньги в долг князьям. А могли и отказать им в помощи. У бедных боярских родов купцы скупали землю и деревни, а с богатыми тягались в роскоши одежды, в количестве слуг, в убранстве жилых покоев. Еще великий князь, его братья и приближенные жили в деревянных хоромах, а купец Торокан в 1471 году, на удивление всем, выстроил в Кремле первый кирпичный дом.

Именитых гостей побаивались. Туго набитые купеческие кошельки иногда могли решить исход тайной борьбы за власть. Кое-кто из бояр стремился породниться с сурожанином, а великий князь и митрополит ласковым обхождением и различными посулами пытались перетянуть богатеев каждый на свою сторону. Так постепенно третье сословие начинало играть свою роль в политике государства.

Навстречу ему тянулись возы, шли жители ближних деревень и посадов. Проскакал неведомо куда молодой воин. У высоких заборов играли в песке дети Завидев женщину с пустыми ведрами, монах перешел на другую сторону.

Дорога шла мимо Лыщикова монастыря, мимо водяных мельниц, к самой реке Москве, где качался на веденный на лодках проезжий мост. За мостом, на правом берегу Яузы, находился Васильевский луг, а за ним начиналась улица Великая. Она шла по самому берегу Москвы-реки мимо церкви Анны в углу, мимо церкви Николы Мокрого, покровителя всех путешествующих по воде, мимо многочисленных причалов, у которых стояли речные суда московских и приезжих купцов.

По широким доскам, проложенным от самых кораблей до взгорка, где высились дубовые двух- и трехэтажные амбары, сновал рабочий люд. Скрипели деревянные колеса тачек, надсадно покрикивали вспотевшие грузчики. II бесконечной лентой плыли от купеческих кораблей до амбаров многочисленные тюки с товарами. Казанские кожи, персидские ткани, среднеазиатская цветистая посуда, немецкий свинец, вино и фрукты из Крыма, гамбургское сукно, воск, лен, икра, соль. Все принимала Москва в чрева своих многочисленных складов.

Монах был стар, и происходившее вокруг уже мало интересовало его. Бережно прижимая к себе сверток, он мерно шагал к своей цели. Дойдя до Кремля, монах стал подниматься вверх, туда, где шумел главный московский торг, где над Фроловской башней сверкал на солнце купол недавно отстроенной церкви. У башни монах остановился. Над черным проемом ворот, откуда тянуло прохладой, прямо над аркой было укреплено высеченное из камня четырехметровое раскрашенное изображение молодого, отважного всадника. У ног его коня извивался в предсмертных корчах пронзенный копьем крылатый змий, а сам воин спокойно взирал на раскинувшийся перед ним город.

Старик долго любовался каменным всадником. Он видел его уже не впервые, но каждый раз фигура будила в нем какие-то новые и сложные раздумья.