Кремлёвские мастера - страница 4

Василий Дмитриевич, растерянный от свалившихся на него теперь забот, остался один в кругу шумящей толпы. Его о чем-то спрашивали, кто-то что-то говорил ему, а он, отмахнувшись от всех, пошел вдоль стены — от Фроловских ворот к Никольским.

Здесь, на задворках боярских усадеб и монастырских домов, было непривычно покойно. Остро пахло сырой разогретой землей и прошлогодними прелыми листьями. Из-за высоких заборов доносилось мычание коров, блеяние овец, квохтание кур, скрип колодезного колеса. Высокий женский голос звал какого-то Ваську-сорванца. Что-то натворил этот Васька, и теперь женщина грозила оторвать ему уши. Василий Дмитриевич вдруг весело рассмеялся: припомнил, как когда-то ему, мальчишке, надрал уши отец. Вместе с дружком Петькой утащили они тогда огромную тыкву. Выдолбили у нее середку, прорезали дырочки для глаз и рта, воткнули внутрь горящую свечу и темным вечером поставили у ворот. То-то напугалась и подняла истошный крик старуха соседка.

От этого детского воспоминания к Ермолину вдруг пришло чувство радости и ясного понимания, чем он должен сейчас заняться. Ускорив шаг, проулками заспешил к Ивановской площади, а оттуда уже вниз, под гору, к своему дому…

А еще через неделю-полторы началась у Василия Дмитриевича новая, полная хлопот жизнь. Надобно было договориться с хозяевами барж, на которых за сорок верст вверх по течению привезут камень; встретиться, отобрать и нанять лучших каменщиков; закупить чистую, без примесей известь. А в остальные свободные часы подготовить мерные инструменты и прочные, сбитые из тонких брусьев лекала.

Домашние шептались по углам, сокрушенно покачивая головами: «Видать, сам-то решил покончить с торговлей. От наследственного дела отказывается. Добром такое не кончится».

Порой тот шепоток долетал и до Василия Дмитриевича. Сперва разозлился, а потом и думать об этом перестал. Разве объяснишь понятными словами великую радость творчества, когда в постоянных раздумьях, сомнениях, мучительных поисках вдруг неожиданно открывается новое, никому не известное, что останется потом в памяти людей. Вот только нетерпение великого князя, присылавшего через день посыльных к Ермолину, мешало Василию Дмитриевичу сосредоточиться на своих замыслах так, как ему хотелось.

Наконец наступил жданный день 2 мая 1462 года. На рассвете прошел теплый дождь. И от этого еще зеленее стала трава вокруг и молодая листва на деревьях. Ермолину так и запомнился этот день — изумрудно-зеленым. После обедни приступили к перестройке главных кремлевских ворот — Фроловских и к закладке при них церкви святого Афанасия.

День выбрали не случайно. Ровно год назад покойный великий князь Василий Темный назначил главой всей русской церкви митрополита Феодосия. Именно сам назначил. А ведь до этого приходилось каждый раз просить разрешения на подобное избрание у византийского патриарха, да еще в придачу слать в Константинополь богатые подношения. В честь такого важного и знаменательного для всей Руси события при главных воротах Московского Кремля и заложил Ермолин новую церковь.

Старую Фроловскую башню предстояло полностью перестроить. Заново надо было рассчитать и соорудить надежные каменные платформы для тяжелых крепостных пушек на всех трех ее этажах. По замыслу великого князя пушки Фроловской башни должны были надежно прикрывать все подходы к Кремлю со стороны Торговой (Красной) площади.

Начиная стройку, Василий Дмитриевич видел в своих мечтах Фроловские ворота еще более торжественными и нарядными, чем знаменитые на всю Россию главные ворота Владимира — Золотые. Для этого замыслил Ермолин украсить со временем въезд в Кремль огромными скульптурами из белого камня: изображением Георгия на коне со стороны Красной площади и фигурой отважного воина Дмитрия со стороны Кремля в честь победы князя Дмитрия Донского над татарами.

Правда, о своих планах Василий Дмитриевич особенно не распространялся. Великий князь слушать ни о чем не хотел, пока не начнется перестройка стен. Зато нередко требовал князь подробного и точного отчета о расходах на стройку. Будто не доверял Ермолину, будто боялся, что утаит тот лишний рубль.