Крепость Луны - страница 2

О такой чепухе я продолжал думать, пока тер мочалкой тело. Воду из ковшика лил Ермилыч; его-то лицо и не нравилось больше всего.

— Что случилось, друг мой?

Ермилыч, пытаясь не смотреть мне в глаза, что-то пробурчал в ответ.

— Не слышу, — требовательно сказал я.

Старик в желании скрыть волнение добился обратного: рука его дернулась, и ковшик упал мне на ногу. К сожалению, вода не успела полностью расплескаться за время короткого полета, и ковшик оказался довольно тяжелым. Я ругнулся, схватился за пальцы правой ноги, не удержал равновесие и точно упал бы, если бы Ермилыч не удержал меня.

— Да возьми себя в руки, Тихон, и отвечай, что произошло! Не то… — голос мой дрожал от ярости. Но я досадовал на упавший ковшик, а старик решил, что на него. Он не выдержал и зарыдал. — Ну, вот, Бог ты мой… Слез твоих мне ещё недоставало!

Ермилыч попытался совладать с собой, но слезы хлынули еще сильнее.

С горем пополам я закончил мыться и одевался, пока старик, проглатывая скупые старческие слёзы, рассказывал, что всему виной письмо, которое он хотел открыть.

— Так руки и тянутся, так и хочется узнать, что же написано, — говорил Ермилыч, втягивая воздух клокочущим носом. — Уже схватил было, уже схватил своими ручищами бесстыжими, но как молния в башку мою пустую ударила: что ж я делаю, пень ушастый, кикимор болотный? Что ж я творю? Письмо читать вздумал! И так мне стыдно стало перед вами, что не в силах и сказать. Вот. Вы-то меня читать научили, а я… Небось, отправите к батюшке в имение наглеца такого.

Я дослушал продолжительную речь моего опекуна и с улыбкой сказал:

— Нашел преступление! Хотел прочесть письмо, что же тут такого? Я уж думал, ты Эсфирь Юмбовну соблазнил.

Старик был смущен тем, что так легко прощен. Видно, он чувствовал себя очень виноватым.

— Принеси письмо.

Ермилыч замялся. Я вздохнул.

— Хорошо, я сам, — облегчение отразилось на лице старика от моих слов, даже некоторые морщины разгладились. — Оно у меня на столе?

— Да, батюшка.

Нога болела. Я захромал в свою комнату и щелчком пальцев зажег на столе пять свечей. Свет высек из тьмы скупую мебель и беспорядок на столе, а так же болезненного желтого цвета конверт.

Я взял его и обжег магией пальцы. Зачем ее столько? На конверте не было надписи «от кого», а вот мой адрес выведен красивейшим почерком. Да, еще на нем стояла сургучная печать, которой я никогда не видел: шляпа шута с двумя свисающими по бокам бубенцами.

Сломав печать, я удивился количеству магии, которая теперь невидимыми тянущимися нитями срывалась с углов разорванного конверта, перетекала на мои пальцы и с них соскальзывала вниз, исчезая между половицами. Магии было ужасно много, даже мышцы свело судорогой, и в горле застрял тяжелый ком. Я не сомневался, что именно магия едва не соблазнила бедного Ермилыча. Конечно, одернул я себя, магия не может соблазнять, она всего лишь инструмент: моего дядьку терзала жестокая воля автора письма.

Меня удивило также и то, что внутри конверта оказалась не записка, а ещё один конверт меньшего размера и совершенно невыносимого розового цвета. Мне сразу подумалось о каком-нибудь умалишенном или влюбленной старой деве. Я прочел следующее:

Эти слова заставили меня задуматься. И хорошенько задуматься. Я невольно потёр вспотевший после мытья лоб.

Такими словами не разбрасываются в Ранийской империи. Друг, решивший доверить сокровенную тайну своего сердца, редко начнет беседу с таких веских слов. Честью и доблестью не разбрасываются, на это есть другие замасленные выражения, вроде «Как поживаете?» или «Я вас люблю».

И конверты… Только сумасшедший, плохо владеющий рассудком человек, мог нарочно выбрать бумагу таких необыкновенно пёстрых цветов и сделать из неё конверты. (О, как близко я был к истине в тот ненастный ноябрьский вечер!) Это не более чем шутка и чей-то мальчишеский розыгрыш.

Да, со мной играют в понятия доблести и чести и проще всего выбросить этот конверт и никуда не идти. Так я и сделал: разорвал маленький конверт (помню, меня обдало холодом и внутри все дрогнуло), а потом вложил кусочки в конверт большего размера и бросил его в ведро для мусора. Мне вдруг захотелось как следует поужинать, поэтому я потушил свечи и вышел из комнаты, подавив навязчивые мысли о письме.