Крепость Магнитная - страница 22

Акман-токман застал Платона на пятом участке возле барака, на фасаде которого красовалась вывеска «Оргнабор и распред рабсилы». Он вознамерился было идти на «виллу», но тут ветер, сорвав с него бескозырку, покатил по полю, как бы для потехи стоявших на крыльце хлопцев. Платон кинулся вслед, да куда там, понеслась, будто колесо под гору.

— Смотрите, матрос голову потерял! — послышался хохот. Затем свист. — Держи ее! Держи!

Не случись на пути канавы, бежать бы ему да бежать!

Прикусив ленты, как на ветру в море, пошел к бараку: лучше подождать, вон как завертелось!

Затишье пришло к вечеру. На мутном небе слабо просвечивался молодой, узкий месяц. Под ногами и снег и вода. Как ни ухитрялся обходить лужи, да разве все обойдешь: промочил ноги.

Когда добрался до «виллы», было уже темно. Открыл дверь и увидел Янку, который, нервничая, возился с примусом. Примус чихал, вспыхивал, бросая копоть под потолок.

— Керосиновая твоя душа, — бурчал Янка. — Не спеши на тот свет, там мастеров нет!

Янка был мастером на все руки. Чинил все, что находил неисправным: часы, велосипеды, швейные машины, а то и самолет, на котором учился летать.

— Ну, как? — спросил он Платона.

Тот вытянулся в струнку, взял под козырек:

— Поступил, товарищ начальник!

— Ну и замечательно.

— Что ж тут замечательного, — уныло протянул матрос. — Опять на стройку: кирпичи, камень, раствор… Летом еще ничего, а вот придет зима — танцуй на лесах от холода.

— Не понимаю, — засыпая пшено в чугун, отозвался Янка. — Его на мировую стройку приняли, а он еще и недоволен. Не нравится, зачем же тогда просился, в глаза людям лез? В общем, нечего здесь обиженного из себя корчить! Ты просто не понимаешь, быть строителем в наше время — значит идти в первых рядах. Это очень важно. Вот явился ты на голое место, вокруг ничего — земля и небо. Через месяц-два, глядишь, стены, крыша над головой. Жалею, прилип к горе, а то бы, не задумываясь, — на стройку.

— Стройка — это временно. Пустим завод, а потом куда?..

— Дите, как есть дите! Болтаешь, а что и сам понять не можешь. Строительство у нас только начинается. Вслед за первой пятилеткой, будет вторая… десятая. Да, да! Тысячи заводов и фабрик поднимутся на нашей земле. Вырастут новые города, поселки. На реках встанут гидростанции. Придет время, и мы безжалостно будем ломать старое, отжившее и на его месте воздвигать новое, современное. А кому этим заниматься, да вам же — строителям! Профессия строитель — самая древняя и, если хочешь знать, самая почетная на земле!

— Я понимаю.

— Ничего ты не понимаешь! — сердился Янка. — Учиться тебе надо. В газету, в книгу почаще заглядывать. Такой простой вопрос и уже запутался. Слыхал, в соцгороде рабфак открылся? Вот и поступай, пока не поздно.

Варево в чугунке забулькало, брызнуло через край. Примус тотчас зашипел, стал коптить, Янка убавил пламя, взглянул на ходики:

— Ужин готов, а ее нет.

— Ты о Розе?

— Говорила, к семи вернется, а уже девять. Занятий по музыке сегодня нет. Курсы немецкого с утра. Непонятно, где она может быть?

— В кино, наверное.

— Одна не пойдет.

— Смотри, подлабунится какой хлюст… красивая она у тебя.

— И вправду дите! Да я что, женки своей не знаю? Дурак я, что ли?!

— Один мудрец сказал: нет ничего сложнее, чем познать женщину. Думаешь, не прав? С виду мила, добра, а попробуй раскуси, что там у нее внутри. Вон Галина, например…

— Ты же сам виноват, — повернулся Янка. — Полюбил девушку, не отходи от нее, глаз с нее не спускай. Уехал — бомби письмами, бросай на ее голову открытки, телеграммы, чтобы чувствовала — ты далеко, а не забыл… А теперь скажи, сколько ты за время службы писем Галине написал? Два письма за три года?

— Не два, а двадцать.

— Удивил! Одно письмо в два месяца. Две тыщи — вот тогда бы!.. В общем, сухарь ты, а не кавалер, тебе не за девушкой ухаживать — свиней пасти! Ну, а что касаемо Розы, так я спокоен. Задержалась на работе, скоро придет.

Ходики, тикавшие в углу, отсчитали еще час, а Роза не возвращалась. Янка заглядывал в окно, перебирал пальцы, прислушивался:

— В поликлинику что ли сходить? — наконец не выдержал он.