Крест и порох - страница 26

– Ганс! Что с потерями? – прищурившись от ударившего в лицо кострового жара, громко спросил Егоров.

– Двое погибших, девять раненых, – тут же ответил Штраубе. – Но у всех токмо кости поломаны. Месяцок в лубках походят, и снова в строй ставить можно.

– А это что за бабы? – кивнул воевода на согнанных на площадь женщин и девок.

– Так ведь право победителя, атаман! – отозвались казаки. – Побаловать маленько дозволь! Нешто не заслужили?

– Вы баловать станете, а остальные вкалывать? – сурово вопросил воевода. – Мы за золотом пришли или похоть свою тешить? Вам делать нечего? Струги встретьте, амулеты с убитых соберите, идола погрузить помогите, кожи соберите, каковые в этих двух домах имеются. Бо в остроге все стены голые. А тут, кроме золота и шкур, ничего и не взять. Ну, чего встали?! Поспешайте! Мы хоть победили, а язычников все едино больше. Как бы не собрались да за позор не отомстили!

– Да как же так, атаман? – жадно облизываясь на пленниц, взмолились казаки. Молодые парни были не в силах так просто отказаться от обильной сладкой добычи. – Не по обычаю…

– Не к месту сейчас баловать! – повысил голос атаман, оглядывая ладных, ухоженных, статных и пышнотелых девок… и сломался: – С собой нескольких выберите, потом свое наверстаете. Но быстро, и к делу!

– Любо атаману! – восторженно провозгласили получившие поблажку воины и принялись торопливо перебирать пленниц, одних отводя к озеру и сразу связывая руки, других просто отпихивая.

Митаюки-нэ, поняв, что происходит, отчаянно взмолилась к богам земли и воды, чтобы не показаться дикарям красивой, попыталась растрепать волосы, сдавила кухлянку, пытаясь уменьшить грудь, скривила лицо… Однако, когда порождения проклятой Нине-пухуця добрались до нее, то восторженно зацокали языками, свели руки ей за спиной, смотали ремешком и толкнули к берегу. И девушка, понимая всю безнадежность своей участи, смиренно пошла к остальным несчастным, впервые в жизни проклиная свою удивительную неземную красоту.

– Что теперь будет? – спросила ее Тертятко-нэ, тоже оказавшаяся среди отобранных.

– Лучше бы мы умерли… – ответила девушка… и неожиданно вспомнила вчерашнее пророчество черной шаманки.

«И в смерти может прийти спасение…»

Почему она не вспомнила о нем чуть раньше? Почему не пошла наперекор дикарям, приняв от них быструю и простую смерть?

Митаюки-нэ упала на колени и горько заплакала.

Между тем исчадия нижнего мира спешно творили свои поганые дела. На причалившие к берегу огромные лодки из толстого теса они тащили длинные жерди, свертки кож, тяжелые корзины и снова свертки, помогали забираться на борт раненым. Вспомнили и про пленниц, загнав их на один из стругов и указав на кожи, набросанные на корме. Одиннадцать несчастных послушно перебрались в указанное место, усевшись на дно вперемешку с прочей добычей.

Уже с борта большой лодки Митаюки-нэ видела, как вытащенный из святилища мужской бог был обвязан веревкой. Дикари перебросили ее через верхние ветки прибрежной ивы, все вместе навалились, поднимая добычу в воздух, а когда идол закачался над водой, под него подогнали одну из лодок и медленно опустили внутрь…

Наверное, покровительство мужского бога и было главной целью дикарей. Погрузив идола, они сразу отплыли и стремительно помчались через озеро.

К берегу дикари привалили уже в полной темноте. Однако даже мрак не остановил злобных пришельцев. Высадив девушек, они стали протаскивать свои громадные лодки через несоразмерно крохотный ручей. И, к удивлению Митаюки-нэ, им это удалось. Правда, провозились дикари всю ночь и только на рассвете добрались до большой реки. Пленниц опять загнали на скатки из кожи, лодки помчались вниз по течению… Тут уставшую, измученную девушку и сморил крепкий сон.

Струги катились вниз по течению без остановок. Отец Амвросий хотел отпеть погибших достойно, в церкви, а долгий путь телам не на пользу. Воевода, в свою очередь, опасался погони и рискнул на ночные переходы, чтобы оторваться как можно дальше. Кормчие, пройдя по реке вверх, опасных мест не помнили и тоже не возражали. Гребцы на веслах особо не перетруждались, и их можно было поделить на дневные и ночные смены. Посему так и сложилось, что вместо восьми полных дней, потраченных на подъем, к острогу казаки вернулись всего за два, задолго до сумерек с ходу врезавшись носами в берег под главной башней.