Крестики-нолики - страница 6
— И? — мне действительно было интересно — что будет, когда противник поймает меня за жо… за задницу?
— И, не заводя в особый отдел, ставит тебя прямиком к стеночке, потому что знает, что ты за крендель, — она явно наслаждалась моментом.
Мать моя ведьма! Да я больше боялась привидений, чем смерти от пули в башку.
— Круто, — с интересом сказала я. — А что делаю с противником я?
— Когда? — она слегонца сбилась с ритма.
— Ну, как когда? До того, как он поймает меня за жо… в общем, за это место? — надо же было выяснить все подробности.
— О! — воскликнула она. — Вот мы и добрались до сути вопроса.
— И? — подбодрила я.
— Слушай, тебе череп на мозг не давит? — обиделась она. — Или мысля за языком не поспевает?
— Иногда, — нагло сказала я. — Не боись, я справлюсь.
— Ладно уж. Учись, пока я жива. До этого ты шпигуешь свинцом мирное население — в количествах, не совместимых с жизнью, — сказала она и щёлкнула пальцами.
Может, кто-то, приходя сюда, этого и не знал. Я знала. И мне было всё равно.
— Класс, — подытожила я.
— Джонсон, — она протянула руку.
— Ковальчик, — назвалась я — хотя она прекрасно знала мою фамилию.
Через пять минут оказалось, что её койка — рядом с моей. Через десять минут я знала, что жратва тут хорошая, а в городе у неё есть какой-то мужик, потому что всё равно скучно и нефиг делать. А через день я убедилась на своей жо… то есть, заднице, что делать действительно нефиг.
Я приходила, плюхалась на койку и часами могла разглядывать потолок, пуская в него кольца дыма. Я осмотрела прямо-таки километры этого потолка, он задрал меня уже не на шутку — с этим своим пятном, похожим на клубничину, прямо возле стенки, и полосами света от фонаря, который стоял во дворе, возле здания котельной. Чёртов фонарь горел даже днём. Иногда я ненавидела его настолько, что мне хотелось выскочить наружу, обойти здание и со всей дури запустить в него обломком кирпича. Многие предавались созерцанию потолка. Джонсон тоже пялилась в него часами, зажав в углу рта сигарету. Сигарета в итоге гасла на середине, или тлела и дотлевала до фильтра, подпаливая эту дрянь, из которой делают сигаретные фильтры.
— Стару-у-уха, ну едрить твою налево! — орал кто-нибудь из другого конца казармы, а кто-нибудь другой принимался колотить кулаком по стене.
— Напра-а-аво, — ворчала она и тушила бычок о железную планку своей койки.
Пепел с крошками тлеющего табака сыпался на пол, Джонсон набирала в грудак побольше воздуха, наклонялась и задувала всё это хозяйство под койку.
— Хорош стучать, я тебе по голове сейчас постучу, — это относилось уже к тому, кто не жалел ни кулаки, ни стену.
Пару минут она продолжала бубнить — пока в неё не летела подушка, или ботинок, или ещё какая-нибудь хрень.
— Нежные какие стали, ты посмотри, — говорила она напоследок, перед тем, как захлопнуться.
Внезапно где-то далеко раздавались тяжёлые шаги, и дверь бухала с такой силой, что отскакивала обратно; мы знали, что она обязательно отскочит обратно, если ею звездануть со всей дури.
— …Мать вашу… хоть топор вешай… простынёй маши… — Берц было слышно, наверное, на улице, если не в Старом городе. На фоне её голоса хилая фраза"…за время моего дежурства никаких происшествий… бла-бла-бла…" как-то незаметно исчезала в неизвестном направлении.
Двери доставалось снова, а потом в проёме возникал вздрюченный дневальный или дежурный по роте.
— Мать вашу за ногу! Оборзели совсем! Топор вешать можно! — во-о-от, теперь то, что сказала Берц, было передано слово в слово, и конец фразы тонул в хохоте.
За курево на территории расположения Берц орала на дневального, дневальный орал на нас, и жизнь весело трюхала дальше. Поорать — это было самое то, иначе башка начинала съезжать набок быстрее, чем находился ещё какой-нибудь способ поставить мозги на место.
Мы мстительно следили за новичками — и нарочито-печально просвещали по поводу того, что их рожи отныне будут висеть у противника на всех заборах. Это был классический прикол — потому что в нём почти не было прикола: в расстрельных списках мы были если не на первом, то уж точно не на последнем месте.