«Крестоносцы» войны - страница 10

— Мы можем подвезти вас, мисс Уоллес, — сказал Иетс. — Мы сейчас едем обратно, и в нашей машине места хватит.

Карен взглянула на Иетса; она увидела его приветливую улыбку, чуть приподнятые брови над темными насмешливыми глазами, словно говорившими: ведь мы понимаем друг друга?

— С вашего разрешения, генерал, — сказала она, — я принимаю предложение лейтенанта.

— Но вы еще вернетесь к нам? — Фарриш старался придать елейность своему зычному басу. — Милости просим, в любое время. И не забудьте дать заголовок — «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий»!

Они ехали через местечко Изиньи.

От церкви остался один остов, а надгробные камни вокруг нее попадали со своих постаментов.

Машина замедлила ход, и в большую зубчатую брешь в стене церкви Иетс увидел распятие. У грубо высеченной деревянной фигуры Христа с торчащими ребрами и страдальческим, почти квадратным ртом были отбиты обе ноги и левая рука — распятие держалось на одной правой. Иетс не был религиозен; дома, в Америке, он всегда гордился своим просвещенным скептицизмом в вопросах религии. Он верил лишь в разумное начало, управляющее вселенной, и то главным образом потому, что ему хотелось видеть в своем собственном существовании нечто большее, чем простую случайность. Но вид искалеченного Христа произвел на него тягостное впечатление.

— Вы видели? — спросил он.

Карен явно видела, так как ответила сразу:

— Это все-таки наш лучший бог — единственный, которого мы сумели выдумать. Бог всегда таков, каким мы его делаем.

Бинг сказал:

— Это неизбежно. Здесь шел бой. Стреляли с колокольни, укрывались за надгробиями…

Иетс молчал. Не раз во время вторжения он был на волосок от смерти; в такие минуты он жаждал найти спасение и покой в объятиях всемогущего, всеведущего Бога; и, однако, он знал, что тщетно ищет помощи извне.

— Бог, который не может защитить самого себя… — пробормотал он.

На одном из домов, выходящих на рыночную площадь, они увидели бутафорские часы и черную, всю в трещинах, вывеску с надписью золотыми облупившимися буквами: Огюст Глоден.

— Нельзя ли на минутку остановиться? — спросила Карен. — Мне надо часы починить. Но, может быть, это вас задержит?

— Ничего, — сказал Иетс.

Машина подъехала к тротуару. Дверь в мастерскую часовщика была на запоре. Бинг постучал раз, другой. Карен стояла возле него. Подошел Иетс, взял у Бинга карабин и начал колотить по двери прикладом.

Послышались шаркающие шаги. Дверь медленно приотворилась и в щели показалась половина женского лица.

— Часовщик дома? — спросил Бинг. — Месье Глоден?

Дверь открылась пошире, и они увидели подозрительный взгляд, сморщенный нос, сморщенный рот — все в этом лице казалось сморщенным; потом выражение его смягчилось и дверь растворилась настежь.

— Вы уж простите, мы столько лет просидели взаперти… — объяснила женщина. — Никак не привыкнем к новым порядкам, все что-то не верится… О-о, женщина-солдат! — воскликнула она, разглядев Карен. — У вас и женщины воюют? Неужели мужчин не хватает? Вот у нас, во Франции, совсем их мало. Немцы стольких забрали! Из одного только Изиньи больше полутораста человек…

— Она не солдат, — прервал ее Бинг. — Она пишет в газетах. Про войну. У нее часы испортились.

— Глоден! — крикнула женщина, повернувшись к лестнице. — Американцы пришли! Иди скорей! Только надень синюю куртку! Она в комоде! — Она снова повернулась к посетителям и сказала, озабоченно качая головой: — Ни за что сам не найдет.

— Скажите ей, что мне только нужно починить часы, — сказала Карен Бингу. — Скажите, что он может не одеваться.

На пороге появился Глоден. Одной рукой он застегивал куртку, надетую поверх фартука, другой приглаживал взъерошенные седые волосы.

— Пожалуйте! — сказал он. — Женщины всегда так волнуются. Что поделаешь — война! Заходите.

Он повел их в мастерскую по коридору, где пахло жареной рыбой и сидром. Глоден вставил в глаз увеличительное стекло, открыл часы Карен и погрузился в изучение механизма. — Вы купались с ними?

Карен засмеялась:

— Пришлось, месье Глоден. Что-то попало в пароход, на котором я ехала.

Глоден сдвинул стекло на лоб. Казалось, у него вырос рог, и он стал похож на сатира.