Крестовые походы глазами арабов - страница 8

После нескольких дней переговоров, было заключено перемирие и Кылыч-Арслан без промедления выступил на запад. Но зрелище, ожидавшее его по достижении холмистых окрестностей Никеи, заставило похолодеть кровь в его жилах. Величественный город, завещанный ему отцом, был окружён; огромное число солдат строило лагерь, деловито сооружались передвижные башни, катапульты и мангонелы для использования в окончательном штурме. Эмиры были категоричны: тут нечего было делать. Единственная возможность состояла в отступлении вглубь страны, пока ещё не поздно. Но молодой султан не мог заставить себя покинуть столицу таким образом. Он настоял на отчаянной попытке прорвать осаду города на южной окраине, где нападающие, как казалось, окопались не столь прочно. Сражение было начато на рассвете 21 мая. Кылыч-Арслан сам яростно бросился в схватку, и битва кипела до захода солнца. Потери были одинаковы с обоих сторон, но каждый остался на своих позициях. Султан не упорствовал. Он понял, что ничто не поможет ему ослабить тиски. Настаивая на броске всех его сил в столь плохо подготовленное сражение, можно было затянуть осаду на несколько недель, может быть, даже несколько месяцев, но это грозило самому существованию султаната. Как отпрыск по-существу кочевого народа, Кылыч-Арслан понимал, что источник его власти составляли находящиеся под его командой тысячи воинов, а не владение городом, каким бы очаровательным тот ни был. Во всяком случае, вскоре он избрал своей новой столицей город Аконию, дальше к востоку, город, который его потомки удержат вплоть до начала XIV века. Кылыч-Арслану больше не суждено было увидеть Никею.

Перед уходом он направил защитникам города прощальное послание, сообщая им о своём болезненном решении и советуя им действовать «в свете своих интересов». Значение этих слов было ясно в равной мере и турецкому гарнизону, и греческому населению: город должен быть передан Алексию Комнину, а не его франкским союзникам. Были начаты переговоры с басилевсом, который занимал позицию к западу от Никеи во главе своих войск. Люди султана тянули время, видимо надеясь, что их вождь как-нибудь сумеет вернуться с подкреплением. Но Алексий торопил их. Западные пришельцы, опасался он, готовят последний штурм, и потом ничего нельзя будет поделать. Вспоминая о поведении франков в окрестностях Никеи годом раньше, переговорщики содрогались от ужаса. Они уже представляли себе город разграбленным, мужчин убитыми, а женщин обесчещенными. Немедля более, они согласились вручить свои судьбы басилевсу, которому оставалось установить только условия капитуляции.

В ночь с 18 на 19 июня солдаты византийской армии, в большинстве турки, вошли в город, незаметно переплыв на кораблях Асканское озеро. Гарнизон сдался без боя. С первыми проблесками рассвета голубые и золотые знамёна императора уже реяли над стенами города. Франки отказались от штурма. Таким образом, Кылыч-Арслан был несколько утешен в своей неудаче: султанских сановников пощадили, а юная султанша с новорождённым сыном даже была принята в Константинополе с царскими почестями — к большому изумлению франков.

Молодая жена Кылыч-Арслана была дочерью человека по имени Чака, турецкого эмира и гениального искателя приключений, ставшего известным накануне франкского вторжения. Заключенный в румскую тюрьму после неудачного набега на Малую Азию, он поразил тех, кто взял его в плен необычайной лёгкостью во владении греческим языком: он превосходно говорил на нём уже через несколько месяцев. Блистательный и умный, великолепный оратор, он стал частым гостем во дворце императора, который дошёл до того, что удостоил его благородного титула. Но этого изумительного продвижения ему было мало, ибо в своих мечтах он видел намного большее: он пожелал стать императором Византии.

Эмир Чака придумал хитрый план для достижения своей цели. Сначала он покинул Константинополь и поселился в Смирне на Эгейском море. Здесь с помощью греческих корабелов он построил свой собственный флот, включавший лёгкие бригантины и галеры, дромоны, биремы и триремы — всего около ста судов. В начале своей кампании, он захватил многие острова, в первую очередь Родос, Хиос и Самос, и установил свою власть вдоль всего Эгейского побережья. Отхватив себе таким образом морскую часть империи, он провозгласил себя басилевсом и обустроил свой дворец в Смирне по образцу императорского двора. Затем он двинул свой флот в атаку на Константинополь. Только ценой огромных усилий Алексию удалось отразить нападение и уничтожить часть турецких кораблей. Отнюдь не обескураженный этим, отец будущей султанши принялся восстанавливать свои боевые суда. Тем временем настал конец 1092 года, Кылыч-Арслан как раз вернулся из изгнания, и Чака подумал, что юный сын Сулеймана будет отличным союзником против Рума. И предложил ему руку своей дочери. Но намерения молодого султана совершенно отличались от устремлений тестя. Он рассматривал завоевание Константинополя как абсолютно абсурдный проект; с другой стороны, все в его окружении знали о его желании устранить тех турецких эмиров, которые были рады отхватить себе владения в малой Азии. Особенно это касалось Данишменда и амбициозного Чаки. Султан не медлил: через несколько месяцев после появления франков он пригласил своего тестя на пир, напотчевал вином и заколол, очевидно, собственноручно. Чаки наследовал сын, не обладавший ни его интеллектом, ни его амбициями. Брат султанши довольствовался властью в пределах своего морского эмирата до тех пор, пока однажды в 1097 году у побережья Смирны не появился неожиданно румский флот со столь же неожиданным посланником на борту — с его собственной сестрой.