Крестовые походы - страница 37

Некая странная сила овладела вдруг сердцем и голосом серкамона.

Вдруг серкамон иначе, чем всегда, совсем по особенному увидел каменные, искрошенные снарядами стены Аккры.

Они были освещены особым светом.

И он увидел далёкие холмы, по которым ещё змеились огни догорающего вереска. И увидел белые и алые палатки и шатры на холмах.

Господь не даст мне умереть, вдруг понял он. А я даю священный обет всегда и везде поднимать честных христиан на стезю Святого гроба. И буду длить свой обет, пока Иерусалим снова не вернётся в руки христиан.

И почему-то подумал: нас предали тамплиеры.

И подумал: если Господь действительно видит всё и захочет явить чудо и сохранит жизнь барону Теодульфу, и если даже барону Теодульфу вырвут его выпуклые глаза, но он останется жив, ни один тамплиер никогда больше не посмеет оказаться рядом с ним или хотя бы на расстоянии его вытянутой руки с мечом. Если барон Теодульф останется жив, он разрушит орден.

— Назови своё имя? — сказал толмач.

— Я просто серкамон. Я пою Святой подвиг. Если мне суждено умереть, я хочу умереть просто серкамоном.

И пояснил:

— Господь знает моё имя. Он отличит меня.

Толмач перевёл слова серкамона Маштубу и, подумав, Маштуб понимающе покачал головой.

— Ты свободен, — сказал толмач.

— Как тебя понимать, отступник?

— Ты свободен и можешь идти в любую сторону. Неутомимый и строгий защитник веры Маштуб говорит, что у латинян мягкие языки. Ему не понравилась твоя песнь, но ему понравилось, что ты держишься так спокойно и так доверяешь своему Богу. Нет бога, кроме Аллаха, но Маштуб дарит тебе жизнь, потому что считает, что ни один побеждённый никогда не сможет петь торжество. Он отнял у тебя это торжество, и это больше, чем ты думаешь. Это больше, чем глаза или уши, или даже сама жизнь.

И повторил:

— Уходи.

— Но я никуда не смогу уйти. Стоит мне отойти от шатра Маштуба, меня зарежут.

— Это твоё дело, латинянин.

— Я не могу поверить, что Маштуб сказал тебе именно так. Переспроси Маштуба.

С некоторой неохотой толмач перевёл слова серкамона Маштубу и начальник Аккры высокомерно рассмеялся.

— Маштуб сказал, что тебя проводят до стен крепости и даже выведут тебя за стены. После этого тебя отпустят и ты должен дойти до своих палаток сам и рассказать всем о благородстве Маштуба. Ты должен сказать, что все воины в Аккре носят на поясах пряди волос своих жён и детей и будут спасать их. Может, Аллах позволит и ночь выдастся тёмная, не будет Луны и многих костров, тогда ты доберёшься до палаток латинян живым. А может, будет светло, тогда тебя поразят стрелы и дротики.

— Но ночь ещё не наступила.

Маштуб неожиданно хлопнул в ладони.

— Пока не наступила ночь, ты будешь гостем Маштуба, — объяснил толмач. — Пей и ешь, набирайся сил. Сегодня ты гость Маштуба, он хочет ещё слушать твои песни. Но не серди начальника Аккры, — быстро добавил толмач. — Пой ему про любовь.

— Я дал священный обет перед Господом петь только святой подвиг.

— Не серди Маштуба, — повторил толмач ровным голосом.

— Я дал священный обет.

— Тогда попробуй дожить до вечера.

Серкамон устало улыбнулся.

В шатёр уже внесли шербет и горячую баранину.

Маштуб повёл рукой, приглашая гостя сесть на ковёр.

Тело сеньора Абеляра уже унесли, но его отрубленная голова всё также равнодушно следила за приготовлениями.

— Разве голову сеньора Абеляра не унесут? — спросил серкамон.

— Сегодня сеньор Абеляр тоже гость Маштуба, — впервые усмехнулся толмач, с завистью поглядывая на дымящееся кушанья. — Он разделит с вами трапезу. Или просто поприсутствует при трапезе. Ведь ты знаменитый серкамон. Может, в прежней жизни сеньор Абеляр любил тебя слушать?..."