С ненавистью отвернувшись от дома, закуталась она еще плотнее в свою шаль и зашагала по улице быстрее, вкладывая всю оставшуюся энергию в каждый свой шаг.
И силы ее почти иссякли, когда она приблизилась к небольшой белой церквушке. Золотые кресты куполов ярко сверкали, отражая лучи уже практически зашедшего за горизонт солнца, переливаясь то розовым, то голубым светом. Сама церковь была окутана той таинственной дымкой, которая так часто спускается с неба в вечернее время суток, и казалась величественной в этом полу тумане, словно выше и больше своих реальных размеров.
На паперти сидели двое попрошаек, уже давно известных всему деревенскому люду. Невыносимо больно было смотреть на их разорванную одежду, на их красные от холода руки, на их блестящие больные глаза, в которых навсегда поселились слезы. Из последних сил попыталась Дарья перекреститься перед церковью. Переведя взгляд на нищих бродяг, нашла у себя последние десять копеек где-то за юбкой и, едва наклонившись, подала им.
– Спасибо, матушка, – проговорили оба, кланяясь. – Вечно будем Богу за тебя молиться.
– За дитя моего, – проговорила крестьянка глухим голосом. На глазах ее выступили слезы, и руки беспомощно опустились. – За дитя мое помолитесь…
И упала она замертво на заснеженную паперть. Поснимали свои шапки нищие, несмотря на мороз, и с глубоким вздохом перекрестились.