Крестьянский бунт в эпоху Сталина: Коллективизация и культура крестьянского сопротивления - страница 53

. Такая реакция, между прочим, один из множества примеров того, как региональные и местные власти адаптировались к нуждам крестьян или пытались играть по правилам. В некоторых случаях, в особенности когда речь шла о семейной корове или лошади, нежелание крестьян отдавать свой скот в колхоз объяснялось не только экономическим расчетом, но прежде всего любовью к животному, о котором они заботились столько времени. Такую ситуацию описывает в своих мемуарах Петр Пирогов, выехавший из страны во время войны. Зорька была любимой лошадью его семьи. Дядя Пети воспитывал и тренировал лошадь с особой заботой. Все Пироговы души в ней не чаяли и обращались с ней, по словам Пирогова, как с членом семьи. Когда Зорьку обобществили, за ней никто не ухаживал, представители власти обращались с ней очень жестоко, и, по мнению Пирогова, делали это специально, осознавая, какую боль причиняют бывшим хозяевам. Вскоре лошадь умерла, и, когда это произошло, Пироговы вернули ее в свою собственность, несмотря на возражения администрации колхоза. Семья настояла на похоронах лошади. Друзья помогли не допустить повторной экспроприации Зорьки работниками колхоза и даже пришли на ее похороны, что было в равной степени доказательством любви к животному и проявлением семейного достоинства^>{349}.

Крестьяне участвовали в разбазаривании также по чисто материальным причинам. Скот — актив, легко переводящийся в деньги, и многие говорили, что если они все равно все потеряют, то по крайней мере при вступлении в колхоз у них будут деньги на руках. Подобная реакция крестьян была способом застраховаться от потерь и сохранить то, что принадлежало им по праву^>{350}.[41] Более того, по данным ряда официальных отчетов конца 1930 г., некоторые продавали свой скот, особенно рабочий, стремясь избежать возложенной на них государством транспортно-гужевой повинности^>{351}. При этом господствующий в общем сознании образ массового забоя и поедания скота оттесняет на второй план не менее широко распространенное явление его продажи. В 1929–1930 гг. советская деревня превратилась в один огромный рынок, где крестьяне торговали скотом, мясом и шкурами. После поездки по стране Татаев, член комиссии Политбюро по продаже крестьянских лошадей, заявил: «Во всех районах, где я был, в столовых подаются все блюда мясные, причем порции очень большие»^>{352}. Цены на скот резко упали из-за перенасыщения рынка. На Кубани, где лошади обычно стоили 80–100 руб., к началу января 1930 г. цены снизились до 20 руб.^>{353} На Кубани и в Ставропольском крае цены на коров в среднем уменьшились в 5 раз^>{354}. По данным ОГПУ, в конце декабря 1929 г. в Терском округе на Северном Кавказе базары были переполнены скотом; здесь цена рабочей лошади составляла 10–15 руб., коровы — 10–20 руб.^>{355} На Воскресенском базаре в Московской области в октябре 1929 г. коров продавали по 200–250 руб., лошадей по 175–200 руб., а в начале января цены на коров упали до 125–150 руб., на лошадей — до 25–30 руб.^>{356} На Кимрском базаре в Московской области в начале 1930 г. на продажу были выставлены 400–500 голов крупного рогатого скота по сравнению с обычными 40–50.^>{357} К началу 1931 г. в некоторых районах Нижегородского края рыночные цены на скот упали до довоенного уровня, не учитывая обесценение рубля^>{358}. Падение цен привело к тому, что репрессивные налоги и штрафы стали практически бесполезными. Пятикраткой, или налогом, в 5 раз превышающим рыночную стоимость определенной части имущества, облагались хозяйства, которые задерживали уплату налогов, обвинялись в разбазаривании собственности или утаивании зерна. Такое наказание было стандартным для крестьянских хозяйств, обвиненных в нарушении статьи 61 Уголовного кодекса — отказе от выполнения требований государства (таких, как хлебозаготовки). В середине января 1930 г. в Сибири власти заявили, что пятикратка утратила свою эффективность из-за падения рыночных цен, в связи с чем они вводят более жесткие меры: принудительный труд и депортации^>{359}. Разбазаривание, опять же, напрямую способствовало усилению репрессий со стороны государства.