Криминальные романы и повести. Сборник. Кн.1-14 - страница 13

— В МВД поедем мы, вершители благородного дела грязного криминального сыска, будем пахать, колоть, не покладая рук и ног трудиться, — стебал неутомимо Фомин. — А вы, избранники фортуны, любимчики судьбы, заграничные тонкие штучки, вы пойдете, как завещал Владимир Ильич, другим путем…

Он махнул рукой, подзывая «шкафов»:

— Передаю его вам, бойцы, с рук на руки. Берегите его, лелейте и ласкайте…

Те молча, дисциплинированно, серьезно кивнули.

— Подожди, — вмешался я. — Я получил телеграмму от замминистра, от Степанова…

— Знаю, все знаю, — перебил Фомин. — Оне, в смысле их превосходительство Анатолий Иваныч, мне и велели тебя встретить и перепоручить этим бойцам…

— Куда? Зачем? — обескураженно спросил я. — Ничего не понимаю!

— Слава Богу! С возвращеньицем! Мы здесь так и живем всю дорогу — ничего не понимаем…

На парадной площадке у входа в аэропорт бушевала нормальная вокзальная суета. Хотя, конечно, здесь ощущался завышенный, антуражно-приподнятый уровень жизни — дорогие иномарки, лимузины с синими «рогами» моргалок и правительственными номерами, импозантный багаж, нарядные дамы, многие с породистыми собаками, разнообразные оглоеды с сотовыми телефонами, цветы у встречающих.

Здоровенный гаишник лениво разгонял подъезжающий транспорт с площадки перед большими стеклянными дверями, оцепленной для милицейского конвоя. Я попрощался с мрачным Котовым, поручкался напоследок с его коллегами розыскниками, моими парижскими спутниками и подошел к Смаглию:

— Ну что, Василий Никифорович? Хочу пожелать тебе здоровья, остальное — за судом и следствием…

— И тебе, земляк, не хворать! А вообще зря ты меня заловил, командир. Лучше мы бы с тобой в Париже сейчас гулеванили!

— Что поделаешь! Живем по понятиям — ты бежишь, я догоняю…

— Все по-честному! — согласился Смаглий. — Я тебе только один секрет открою: мы тут все по кругу бежим. И ты тоже. Неизвестно, кто кого догоняет…

— Так думаешь?

— Знаю! Как запыхаешься чуток — оглянись. У тебя уже на хвосте сидят.

— Обязательно оглянусь, — заверил я. — А за телефончик — спасибо…

Подошел ухмыляющийся Фомин, похлопал меня по спине:

— Все, все, все! В таких случаях в крематории говорят: пора-пора, прощайтесь, господа…

— Бывай, — засмеялся Смаглий и нырнул в «Волгу».

Фомин открыл передо мной дверцу джипа «чероки»:

— Давай поехали. Отправляю тебя — и мчим в Лефортово.

Один из «шкафов», которым меня перепоручили, покачал головой и коленом проворно застопорил переднюю дверцу:

— Простите, попрошу вас на заднее сиденье… Второй «шкаф» уселся за руль.

Я удивленно посмотрел на Фомина, а тот развел руками.

— Ничего не попишешь, Серега, это правила перевозки особо ценного контингента. Места впереди — для нас, расходного материала, саперов милиции, сменных мишеней…

Я влез в машину, а Фомин наклонился к окошку:

— Не бздюмо! Все будет о'кей! Думаю, кто-то сверху тебе впарил чрезвычайное по пакости и важности дело…

Мы хлопнули друг друга на лету ладонями, джип медленно покатился, «шкаф» на ходу прыгнул в машину, хлопнул передней дверцей.

Я оглянулся, и в заднем стекле было видно, как Фомин машет нам вслед рукой. Я еще слышал, как, подходя к «Волге», он крикнул:

— Сопровождение подано?

Водитель из милицейского «жигуленка» с мерцающей световой рампой на крыше дал Фомину отмашку, и тот уселся за руль «Волги»…

Я слушал Николай Иваныча, смотрел с интересом, как ползают по его лицу жирные мыши бровей, и думал о том, что все-таки нет в мире справедливости.

Любой ссыкун, хромой или кривой, получает без проблем инвалидность. А Николай Иванычу — не дадут. А почему? Ведь запустили его в мир с таким фантастическим зарядом антипатичности, такой ползучей бытовой противности, что просто непонятно — как он прожил жизнь? Будь он косорылый, со стеклянным глазом, с горбом или грыжей — не взяли бы на боевую службу, а все остальное — нормально. А так он, бедняга, целую жизнь мается со своей отвратительностью. Бабы ему не дают, мужики не дружат, начальство не уважает и остерегается, подчиненные боятся и ненавидят. Жена, наверное, мечтает стать вдовой, дети — сиротами. Господь всемилостивый смотрит на него в смущении: «Не виноват я, ошибочка с тобой вышла — не люблю я тебя…»