Криминальный талант - страница 24
Инспектор ерзал на стуле, хотел сесть поудобнее, и все никак не получалось. Бывают в жизни такие неудобные стулья, на которых ушлые люди долго не сидят. Работники приходили в уголовный розыск и уходили, ошарашенные темпом, стилем и спецификой; уходили, ничего не увидев, кроме мотания по городу и бессонных ночей; уходили в отделы сбыта и кадров, переучивались, устраивались – уходили, как туристы из музея. Оставались прирожденные сыщики. И сидели на этих жестких неудобных стульях, которые они, и сами не зная почему, не променяли ни на какие бы кресла. Но сидеть было неудобно. Стул скрипел, скользил по полу, будто хотел вырваться из-под инспектора.
– Да не ломай ты мебель, – ворчливо бросил Рябинин.
– Сергей Георгиевич, ну чего ты на меня взъелся!? Отвыкли мы от старых домов и от черных лестниц! Не могу же я все предвидеть…
Рябинин словно ждал этих слов – молчавшего ругать труднее. Он вскочил и пробежался по своему трехметровому кабинету.
– С вытрезвителем, Вадим, я тебе ни слова не сказал. Там ошибиться мог каждый. Но тут! Уже знал, с кем имеешь дело! Черт с ней, с черной лестницей… Почему оставил одну переодеваться?!
– Женщина ведь.
– Понятую бы посадил в кухне, дворничиху. А деньги? Мы их не нашли. Значит, взяла с собой.
– Кофту и юбку я проверил.
– А лифчик ты проверил? А кухню ты проверил, прежде чем пускать ее? Интересно, что тебе сказал начальник уголовного розыска?
– Неприличное слово, Сергей Георгиевич, – вздохнул Петельников.
Инспектор сидел розовый и чем-то непохожий на себя. Следователь замолчал, пытаясь понять, чего же не хватает Петельникову… Самоуверенности. Он потерял самоуверенность, которую обычно носил на себе, как значок. И она шла к нему – вот что странно.
Рябинин кашлянул, чтобы перейти на другой тон, и сказал уже спокойно:
– Чего я злюсь, Вадим… Такой случай больше не представится. Как ее теперь ловить? Жди, когда и где она всплывет…
– Теперь мы знаем ее фамилию. Карпинская Любовь Семеновна, двадцать восемь лет…
– А что толку? Прописываться она же не будет.
Петельников медленно и невкусно закурил. Рябинин ощутил его горечь на своих губах, но все-таки не удержался:
– Глаз-то должен быть у тебя зоркий… На кухонной стене висит ковер… Но кто вешает на кухне ковры?
– Мало ли… Безвкусица, – вяло возразил Петельников.
– Хотя бы вспомнил «Золотой ключик», картину у папы Карло, под которой была дверь. Впрочем, чего я ворчу – у тебя начальник есть. А мне вынь ее да положь.
Петельников сунул руку в широкий карман плаща и действительно вынул и положил катушку с магнитофонной пленкой.
– Вот, в порядке компенсации.
– Где записали?
– В такси.
Рябинин открыл нижнее отделение сейфа и достал портативный магнитофон. По обыкновению, тот ему не давался, как и всякая техника вообще. Он крутил, щелкал кнопками, чертыхался и делал вид, что тот неисправен. Петельников встал, лениво протянул длинные руки, незримо отстранив следователя. Магнитофон сразу гуднул и дернулся катушками. Сквозь скрип и шум, как из космоса, послышались голоса:
«– Понимаешь… Ты мне с первого взгляда пришлась… Один к одному…
– Как это: один к одному?
– Ну, в смысле, раз на раз не приходится.
– Вот теперь понятно. Ты только сиди прямо.
– Курикин сидит, стоит, ходит… живет… прямо. У тебя хата приличная?
– Для тебя сойдет.
– А выпить найдется?
– Ты же в ресторане взял.
– Ты мне сразу… один к одному…
– Понятно: раз на раз. Только не хватай в общественном месте.
– Ты Курикина пойми… У меня жена номер четыре…
– Ясно. А ты, как в ботинках, гони до сорок третьего номера.
– …Оказалась хуже трех, вместе взятых.
– Чего ж так?
– На почве семейной неурядицы. Смазливая, но тупая. Живу с ней и чувствую – обрастаю собачьей шерстью.
– Дети-то у вас есть?
– Двое. Но я с ней ничего общего не имел.
– Все вы не имели.
– Скажи, ты меня в данный момент уважаешь?
– Вылезай, философ…»
Что-то заскрежетало, звякнуло, и пошел ровный бессловесный шумок.
– Да, маловато, – сказал Рябинин.
– Все-таки, – пытался хоть в этом сохранить позиции Петельников.
– Это не доказательство. Ты же знаешь, что идентифицировать голоса трудно. Она скажет, что не ее голос – и все. А текст в себе ничего не несет. Кроме одного: он пьяный, а она трезвая.