Кристалл - страница 22
Представлю шоу публике людской, —
Толпе в лицо рыгнувши ветром странствий,
В тела войдя болезнию морской, —
Мессией матерных свобод в пространстве:
В идейно-романтическом убранстве —
Заоблачно-прекрасною тоской.
Изящно-груб, как строчка из Бодлера,
Умру героем, — сброшенным с галеры,
Забитый веслами смешных гребцов.
Мы изначально встретились врагами:
Я, гордо топчущий любовь ногами,
И тьма влюбленных искренне глупцов.
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ СОНЕТ
Волшебным даром округленный гений
Парил в заоблачности мастерства.
Не ведал ни греха, ни естества,
Поверхностям оставив грусть сомнений.
Но зеркало воды внизу листва
Ковром покрыла, обманувши зренье.
Поэт был удивлен, как в День творенья
Увидев Землю без людей. Чиста,
Достойна показалась приземленья.
С небес спустился, полон умиленья,
Не чувствуя иллюзии угрозу.
Встал на ноги и… провалившись вдруг,
Взметнул крылами… Что же? Было поздно:
Утоп совсем сей парадоксов друг.
ЭКЛЕКТИКА
Жеманный кот, судьбы посланник,
Умаялся на полке над камином,
Встряхнулся и на подоконник
Прыжком переместился черно-длинным,
В кровавом гало из заката
Шагнул ко мне, принявши вид людской.
Из глаз его исторглась позолота,
Брильянт сверкнул надушенной тоской.
Он предложил сыграть в премудрость
Восточную на клетчатом незнаньи
Стола, накрытого на радость
Прибором для чернильного писанья.
Как мышцами, играя интеллектом,
Мой визави меня очаровал
И, объясняя прелести контракта,
Отнес меня на грозный перевал.
Мы жгли костер, варили травы
Волшебные, наверно, и не очень.
Над нами ночь раскинула покровы.
Во мне лелея сладость червоточин.
Я распадался, медитируя игриво
Пространственно-вневременную чудь,
Тогда-то он и предоставил право…
Мне самому избрать свой путь…
Сбежав, вернувшись в кабинет, я обезглавил
Любимого и странного кота…
Ведь я хотел забыть то слово,
Что мне отверзло адские врата,
но было поздно…
* * *
В бархат снегов обратиться бы мне
Навсегда.
Навсегда
Землю обнять в этой дикой стране —
На года.
На года,
Чтобы навеки уснула земля
Странным сном.
Белым днем
Отгородилась, лишь небу внемля,
Мерзлым
зимним
огнем.
Олег Шерстобитов
Родился в 1972 году в г. Березники. Печатался в первом альманахе поэтов города (1995).
АПОФЕОЗ КОМФОРТА
Когда дохнет зима морозом в неба купол
И крестно осенит его ночная тьма,
И белизну снегов одарит светом скупо,
В дымке уюта разопревшие дома.
Взойдет луна на кровли горизонта
Как ангел Израил, обидою бледна,
Как То в покой укажет головой Горгоны.
И человек умрет, взглянувши из окна.
ОБИДА НЕДОЛГОВЕЧНОСТЬЮ
О как легко за суетой привычной
Нам птицу жизни потерять,
Которую стремимся покорять
Рассудочно, обыденно, обычно.
И до предела сузив беспредельный горизонт,
Страстям мы властвовать над духом позволяем,
И жажду жизни смертью окрыляем,
Из легких выпустив живительный озон.
Как если бы вдохнувший раз
Уж только б выдыхал, не требуя дыханья.
Так тесный мир, подобием воздушного шара
В руках безумца вяло трепыхает.
И так цветы, лишенные земли,
В которой силу радовать наш глаз снискали,
Грустя, во прах свой обратят невинный лик
За то, что слабостям смиренно потакали.
А те, что после вознесут под небеса хулу
Той птице, сеющей земли усладу,
За их недолговечность и правдивую балладу, —
Те обратят сердца ко злу.
И вечность назовут фантазией поэта,
И с камнем обоюдной пустоты
К Друг другу обратятся и ко свету,
Лишенные тепла и доброты.
САМООТРЕЧЕНИЕ
О тело жалкое, в тебе так мало места
Душе всежаждущей горенья.
Она, как бесприданница невеста,
Тобой обречена на медленное тленье,
В безликой нищете, и скорбной доле,
Терзаться мыслью о насущном хлебе,
В то время, как в кровавом небе,
Жених ее томим невыносимой болью.
Ты слышишь, небо, я прошу о состраданья —
Дай мне испить той горькой мужней боли!
Хоть с нею я смогу в своей неволе,
На миг проникнуться его сознаньем,
И разделить страданий ложе.
Да будет тьма тогда низринута на веки.
И все, что облекает ясность ложью,
И все, что путано так в человеке!
Умри же тело у подножья
Венца небесного, любви и славы!
И стань безропотной послушной тенью
Всех солнц равноапостольной державы.
К ЖИЗНИ
О дивная, тебя найду лишь в подземелье
Средь леденящих ужасом стенаний.
Там лечишь скорбь ты отворотным зельем,