Кристалл Вечности - страница 22
На левом фланге конница Катурии сошлась в равном бою с верховыми отрядами Дигана. Двое танов, давние соперники, и на этом поле битвы сражались друг против друга. Оба старались не смотреть туда, где летали и взрывались огненные шары и где мутанты грызли людей и рвали их горло зубами. Здесь, на левом фланге, битва была честной, здесь двум равным предстояло выяснить, наконец, кто из них более достоин.
И вдруг все замерло — люди, мутанты, кони… Странная, жуткая тишина опустилась на долину. Казалось, все разом внезапно оглохли. Но стоило людям прийти к этому парадоксальному выводу, как до их слуха отчетливо донеслось отдаленное пение жаворонка — высоко в поднебесье…
Все взгляды обратились в сторону столицы.
На вершине самой высокой башни столицы Империи Света стоял одинокий человек в ярко-алом плаще и золотом шлеме. Он весь был охвачен ослепительным белым сиянием. Его видно было издалека — очень издалека. Казалось, это сияние распространяется на всю вселенную, и даже звезды смотрят на него со слепых небес.
Впечатление было потрясающим. И более всего поражало людей то обстоятельство, что они не просто видели того человека — они совершенно определенно узнали его, могли даже разглядеть черты его лица и детали одежды. То был Диган.
Очутившись в подземелье, Диган как будто очнулся от странного транса, в который погружали его речи мага. Сейчас принц отчетливо понимал, что натворил нечто ужасное. Он привел армию под стены столицы Империи Света и в самый решающий момент фактически обезглавил ее, оставив без командования. Вместо того, чтобы распоряжаться солдатами и координировать действия командиров, он отправился на таинственную прогулку в компании с сомнительной личностью, с этим Геммелем, который заморочил ему голову, бормоча о неслыханном величии и бессмертном правлении. Теперь никто не знает, как быть и где искать принца, а сам принц провалился под землю — в буквальном смысле слова.
Диган молил богов, чтобы его союзники-таны подождали и не бросались в битву. Пусть лучше они разойдутся и сложат оружие, увидев, что тот, за кого они хотели биться, исчез. Лучше так, чем полный разгром.
Но боги не слышали Дигана…
Подземелье поглотило принца. Ему оставалось одно — слепо брести вперед в надежде, что рано или поздно он отыщет выход из этого лабиринта.
Сначала его окружала кромешная тьма. Диган пробирался наощупь. Он вел пальцами по холодной влажной каменной стене и пробовал ногой пол, прежде чем сделать шаг. Затем, к своему удивлению, он понял, что начинает видеть.
Скоро он обнаружил и источник света — несколько ламп, горевших на стенах. Лампы коптили, хотя их огонь поддерживала какая-то магия, — в них не было масла. Они располагались на стенах лабиринта через равные, довольно большие промежутки.
Диган пошел быстрее. Он сообразил, что надлежит следовать тому пути, который обозначен лампами, пусть даже этот путь пролегает по узкому проходу, где то и дело приходится протискиваться боком, а то и ползти на четвереньках. Именно освещенная дорога ведет ко дворцу, в то время как все прочие ответвления, какими бы широкими и соблазнительными они ни представлялись, заманивают в ловушку.
Некоторое время Дигану казалось, что он обречен вечно скитаться под землей, не видя никаких перемен. Однако затем он очутился в более обжитой части лабиринта. Очевидно, именно здесь располагалсь лаборатория Нотона. Диган никогда прежде ее не видел и даже понятия не имел о том, что она может из себя представлять.
Он поневоле содрогнулся, когда понял, чем на самом деле занимался его брат.
Клетки с цепями, истлевшие трупы, скелеты, колбы с заспиртованными человеческими внутренностями… Банки с препаратами, с химикатами, книги с заклинаниями, записи об экспериментах… И везде — кровавые пятна. Все здесь, казалось, буквально кричало о смерти и страдании, о безумии и отсутствии какого бы то ни было милосердия.
Дрожь пробежала у Дигана по спине. Если Катурия — достойная наследница своего мужа (а говорят, что в жестокости и решительности она превосходит Нотона во много раз!), то Дигану следует поспешить. Любой ценой надлежит низвергнуть Катурию и не допустить ее правления. Геммель был прав.