Критическая температура - страница 15
– Ты помнишь… ну, бал во время зимних каникул?
– Д-да… – слегка удивленная, подтвердила Оля.
– Тебя химички подзывали к себе… Что они тебе говорили?
– Так… Ничего, – ответила Оля, по-отцовски приподняв голову. Темные круги у глаз были едва заметны, и все же они делали ее страже, старше.
– Как ничего? – переспросила Милка.
– Ну… Сказали, что игра в почтальона – немножко глупая игра, – нехотя выдавила из себя Оля.
– И все?
– Сказали, чтоб не забывала, что это всего лишь игра, – сделав строгое лицо, добавила Оля. Вопросы раздражали ее.
– Это я так… – пояснила Милка. – Просто… – Она и сама не знала, зачем ей все это: машинально подозвала Олю, машинально спросила о первом, что пришло в голову.
Оля круто повернулась на каблуках и, ничего не сказав, пошла к классу.
А Милка осталась возле лестницы, уже определенно чувствуя, как что-то нехорошее творится с нею. В душе нарастала злость или взвинченность, раздражение – она не могла понять, что это.
Находка третьего письма никого не удивила. К этому уже начали привыкать. Письмо нашли на перемене, в десятом «б», кто-то из девчонок.
«Ты напрасно мучаешь себя раздумьями, – писала неизвестная. – Напрасно жалеешь меня! Ты, пожалуйста, меня не щади! Потому что делаешь меня этим несчастной.
Думаешь, я не замечаю, как ты стараешься отойти в сторону, стушеваться, когда я знакомлюсь с более или менее порядочными людьми? Вот на совещании, когда я разговаривала с этим завотделом из горкома, ты почему так внимательно наблюдал за нами? Будто надеялся, ждал: вдруг он понравится мне? Думаешь, я не видела?
И тут, когда ты коснулся моего прошлого.
Ты не думай, что я развелась только из-за тебя и потому теперь несчастна. Просто я однажды пыталась, как это делают люди, и, если признаться, единственно по их советам, попыталась создать что-то вроде семьи. Надеялась этим сколько-то увлечь себя. А может быть, даже кого-то сделать счастливым, окружив заботой, уютом, каким-то пониманием… Но нет. Семьи никак не выходило. Из-за меня. Потому что это не увлекло меня. А значит, я и не могла никого осчастливить. Не могла! Веришь? И не думай, что я сколько-нибудь сравниваю при этом себя с тобой. Не думай, что этим сколько-то упрекаю тебя. Служу примером или укором. Нет! Совсем нет. Даже, чтобы ты поверил: еще раз нет!
Я, родной, понимаю тебя. В самом главном. От этого никуда не уйдешь…
Ведь когда я, глупая, пробовала создать семью, от меня зависело: иметь мне или не иметь детей. А от тебя не зависело это. И здесь тебе надо, пожалуй, не сочувствовать, а завидовать мне! Ведь у меня сейчас только и мысли, что о тебе! Представляешь? И все, что я ни делаю, о чем ни забочусь, – для тебя… Рассказать кому-нибудь – засмеют. Но вот считается, например, что люди одинокие постепенно, как правило, опускаются. А я всегда готовлю вкусный завтрак, обед. И сервирую стол, чтобы ты не упрекнул меня, не засмеялся бы надо мной. Я стараюсь хорошо одеваться, не хуже других. Ты представляешь теперь, что ты для меня значишь? Он, тот, о ком я говорила, мой муж, ничего такого не вызывал во мне…
Он был не такой уж плохой. Как все люди. Как большинство. Умный, внимательный. Очень удобный, наверное, как муж… Нет, я ни разу не сказала ему этих слов: про любовь. Он сказал мне. И предложил… Я долго думала, потом согласилась. А теперь даже с собой наедине я вся горю от стыда, едва подумав об этом.
И ты знаешь, родной, о чем еще. Я свыкаюсь, а может, свыклась уже со всем, что и как есть у меня в жизни. Раньше здорово верилось, это преследовало даже ночью: будто должно рано или поздно что-то произойти, должно что-то случиться вдруг – и ты станешь около меня. Навсегда. Навсегда-навсегда. А теперь я не думаю об этом. Ну – почти не думаю…
Вся экзотика детства, все представления о романтическом связываются, как правило, с жаркими странами. А я, когда представляю нас вдвоем, – я думаю о глухой-глухой уральской тайге, где родилась я… Представляю озеро, избушку в пять стен, со ставнями, оградкой. Высокое крыльцо, сарай, баньку на огороде… Представляю себя: как я набрала во дворе охапку березовых полешек и поднимаюсь по ступенькам, чтобы затопить печь… А утро раннее-раннее. И ты с удочками, неподалеку от дома. Ну, чтобы мне видно было тебя…