Критическое исследование хронологии древнего мира. Том 3. Восток и средневековье - страница 51

. Не говоря уже о «раннехристианских» культах Рыбы и Овна (Агнца), в полной параллели с собакоголовыми египетскими «богами» можно указать на православного святого мученика Христофора, также имевшего на плечах песью голову («чудотворную» икону этого мученика с собачьей головой можно видеть в Костромском краеведческом музее; см. [4], стр. 695) и на католического святого Гинефора при жизни бывшего гончим псом (см. [4], стр. 694—695). Известны христианские (!) памятники, в которых Иисус изображен в виде сфинкса с туловищем барана (см. [114], стр. 134). Не является ли, кстати спросить, египетский сфинкс с туловищем льва изображением Иакова, который в Библии сравнивается со «львом молодым»? Только в VIII веке папа Адриан формально запретил изображать Христа бараном и повелел рисовать и вырезать его исключительно в человеческом облике (см. [114], стр. 134).

Конечно, мы не утверждаем полного тождества египетской религии с современным христианством. Эта религия была лишь одной из локальных форм послеапокалиптического и доевангельского христианского культа, представленной к тому же целой серией разнообразнейших сект («династических школ») Исследование ее с этой точки зрения должно дать богатый материал для восстановления реальной истории развития раннехристианской идеологии.

В заключение стоит разобрать еще один вопрос, касающийся религии Египта, а именно, вопрос об «античных» источниках наших сведений об этой религии.

До XIX века сообщения греческих авторов были по существу единственным источником, откуда можно было черпать информацию о религиозной жизни древнего Египта. Когда же были прочтены иероглифы, стало ясно, что вся эта информация в высокой степени фантастична и находится в одном ряду с географическими описаниями стран песьеголовцев и лотофагов. Поэтому современные ученые пишут (см., напр.,[85], т. 1, стр. 98—99), что «пользование данными Геродота о религии Египта требует большой осторожности» (что, собственно, этот эвфемизм означает?), что «то же самое можно сказать о Диодоре» и даже о «самом драгоценном памятнике греческой литературы о Египте» сочинении Плутарха «Изида и Озирис», который «облек свое изложение различными философскими измышлениями и символами».

Больше доверия современные ученые испытывают в отношении информации о широком распространении в Риме императорской поры египетских культов Сераписа и Изиды. Эта информация достаточно подробна, чтобы можно было восстановить даже мелкие детали богослужений (см. [4], стр. 721—731). Однако более внимательное исследование выявляет, что источник этой информации один — известное сочинение Апулея «Золотой осел». Возникает вопрос, можно ли этому сочинению так безоговорочно доверять?

Прежде всего, мы тут натыкаемся, как и постоянно бывает в древней истории, на чудо.

«В 125 году по Рождестве Христовом, — говорят нам, — родились два человека по имени Светлан. Первый Светлан назывался по–латыни Люций (от шх — свет), второй назывался по–гречески Лукиан, что значит то же самое…

Латинский Люций–Лукиан назывался Апулейским (Апулеем), по южно–итальянскому полуострову Апулии, а второй назывался Самсатским, будто бы по городу Самсату на реке Евфрате в Сирии. А самым удивительным здесь было то, что оба они, несмотря на такое далекое расстояние друг от друга, написали один по–гречески другой по–латыни (и оба прекрасно развитым слогом Эпохи Возрождения) тот же самый замечательный, фантастический и довольно скабрезный роман «Золотой осел»…» ([4], стр. 732).

Оба романа начинаются практически одинаково (если не считать расхождения в именах) с истории превращения героя в осла, но латинский текст отличается большей подробностью и большим числом вставных, фантастических и непристойных новелл. Например, в греческом тексте отсутствует знаменитая легенда об Амуре и любопытной Психее, вдохновившая целый ряд писателей и художников нового времени от Кальдерона до Богдановича. В целом латинский текст раз в восемь длиннее греческого.

Злоключения героя в образе осла достигают кульминации, когда его заставляют публично на арене цирка демонстрировать искусство любви с какой–то женщиной. Но тут (в греческом тексте) на глаза ему попадаются свежесорванные розы, которые снимают чародейство и герою возвращается человеческий облик. В латинском же тексте герой просто бежит с арены. В отчаянии он взывает к Изиде, после чего следует несколько страниц подробнейших описаний службы в храме Изиды, которая в конце концов освобождает героя от заклятия.