Критика теорий культуры Макса Вебера и Герберта Маркузе - страница 12

.

Феноменологически-дескриптивный метод с его претензией на «созерцание сущности» остается в плену фактически данного, не в состоянии выйти за рамки описания отдельного явления, находящегося на поверхности общественно-исторического развития. Он принципиально отрицает, что форма проявления и сущность вещей непосредственно не совпадают, когда речь идет о включении явлений в общественно-историческое целое, в объективный процесс истории. Феноменализм, возникший первоначально из отказа от абсолютизирующего «факты» позитивизма, не смог выйти за его пределы и в конечном счете сводится к нему. Таким образом, и Герберт Маркузе благодаря его феноменологически-дескриптивному методу оказывается в плену позитивистского образа мыслей, отвергаемого им как «утвердительный»[65]^>-[66]. В этом пункте, несмотря на различие исходных теоретических позиций, Маркузе в методологическом отношении сближается с Максом Вебером.

В соответствии с логикой коренным мотивом феноменологически-дескриптивного и недиалектического метода Маркузе является радикальное отрицание объективного существования законов. Как и все связи объективной реальности, закономерные отношения у него субъективируются, объективность превращается в функцию субъективности[67]. «В том виде, какой придает им принятое определение истины и объективности, — пишет он в «Одномерном человеке», — они относятся к движущим силам теории и практики людей, а также к их

[23]

способности познавать и изменять мир"[68]. Или еще яснее: «Чистая объективность проявляется как объект для субъективности, которая заранее вырабатывает телос, цели»[69]. В такого рода субъективированном мире развитие капитализма определяют не имманентные законы, а «выбор» индивида в соответствующей «основной ситуации», субъективное решение о «совершенно ином», которое противостоит данной действительности как утопия[70]. Из этой субъективистской и волюнтаристской позиции Маркузе вытекает его твердая вера в осуществимость такой утопии, даже если она кажется полностью противоречащей данной реальности, — вера, которая играет особую роль в последние годы его деятельности[71].

Эти высказывания вновь подтверждают относительность вышеприведенного понятия «историчности» и обнаруживают неисторический характер концепции истории Маркузе. Как поясняет сам Маркузе, его вера в реализуемость утопии означает разрыв исторической непрерывности, в плену которой, по его мнению, находился Маркс[72]. Но этот разрыв тождествен с отказом от марксистского научного понятия социализма, потому что последнее основывается на признании непрерывного развития производительных сил. Между тем Маркузе отрывает общественно-историческое развитие от его объективного материального базиса, субъективирует и волюнтаризирует его.

В то время как Герберт Маркузе строит свою теорию с помощью феноменологически-дескриптивного метода, Макс Вебер применяет метод образования понятий идеального типа. Но несмотря на различие используемых ими методов, они, как показывает это краткое исследование, вследствие их неисторического, недиалектического рассмотрения философских проблем капитализма фактически приходят к совпадающим в значительной мере выводам: отрицанию объективного существования общественно-исторических закономерностей, абсолютизации явления и критике капитализма с позиций явно выраженного субъективизма.

В-третьих, наряду с их субъективистским, а потому и методологически ошибочным подходом следует отметить несомненное влияние буржуазного мышления, идеологически искажающего отражение общего кризиса капиталистического общественного строя в сознании Макса Вебера и Герберта Маркузе. Хотя Макс Вебер и Герберт Маркузе представляют различные социальные слои, что существенно влияет на их способность к критике определенных упадочных явлений и их выводы, однако, несмотря на различие исходных социальных позиций, оба они не в состоянии в своих концепциях выйти за пределы капиталистической системы и противопоставить ей действительную альтернативу.

[24]

Макс Вебер считает себя идеологом сформировавшейся ко времени его деятельности империалистической буржуазии. Его напряженные искания в философской, социологической, политико-экономической, исторической и политической областях постоянно пронизаны одной идеей — укрепления империалистического классового господства. В своей речи по случаю вступления в должность во Фрейбургской Академии (1895) он открыто признал себя сторонником буржуазии, руководящим ядром которой уже в то время была монополистическая буржуазия: «Я член буржуазного класса, чувствую себя таковым и воспитан в его воззрениях и идеалах»