Кривая Империя. Книга I. Князья и Цари - страница 60
Текста было много. И мысли в нем были ценные, они обобщали княжескую мораль — только имена подставляй. Выходило, что «желание самоначальства» от дьявола, братьев казнить и ослеплять — смертный грех. Так и Шемяка и Темный — оба получались антихристами, а вместе с ними и все прошлые и будущие Рюриковичи и Романовы. Вот к чему приводит неумеренное вдохновение. Перестарались, бородатые!
Шемяка нравоучения не воспринял, снова воевал несколько лет, не останавливаясь даже на Пасху. Снова целовал крест и подписывал проклятья на себя самого, снова садился в седло. А что ему еще оставалось делать? Не землю же пахать, не пшеницу сеять…
И только в 1453 году в Великом Новгороде удалось успокоить Дмитрия Юрьевича Шемяку навеки. Способ вспомнился для этого верный. Московский подьячий уговорил боярина Шемяки Котова на застольное предательство. Котов дал команду повару чуть-чуть освежить меню. В результате кулинарных опытов Шемяка скончался: курица в его тарелке оказалась «напитана ядом». Подьячему присвоили очередное звание — «дьяк». Повар раскаялся, постригся в монахи и служил в обители святого старца Пафнутия Боровского. Старец частенько указывал на его скорбную фигуру своим ученикам: «Сей человек, иноческого ради образа, очистился от крови!».
Простые решения понравились Василию. Он начал жестоко преследовать всех подряд удельных князей, а детей их при случае умучивать насмерть, чтобы просторнее было Москве в великокняжеском раскладе. Изгнанников ловили и казнили в Москве, крамолы их записывали в Степенной книге.
Историк удовлетворенно констатировал, что так постепенно были пресечены внутримосковские усобицы. Москва окрепла, расцвела и похорошела. Оставалось только додушить крупные княжества, покончить с Новгородом, Тверью, рязанями-казанями разными. Работы на Руси было невпроворот. Только воюй, режь и жги. Если бы еще не отвлекаться на подлое земледелие и нелепые ремесла!
Незаметно подошла и круглая дата — 1462 год — шестисотлетие Рюриковой Руси! Вот время летит! Казалось бы, только вчера не знали, что и делать с этой глупой страной, а вот, поди ж ты, сколько уже извели желающих ее иметь.
Прилично было бы отметить великий юбилей. Памятников каких-никаких поставить, мостовые подмостить, бандитов амнистировать, торжественно казнить политических, исполнить колокольную кантату с фейерверком.
Но в самом начале юбилейного года расхворался великий князь. Врачи признали у него сухотную болезнь. Теперь-то мы знаем, что высшие руководители часто страдают такими штуками, сами нескольких наблюдали. Болезнь эта происходит от непрестанных и непосильных трудов во благо Отечества. Начальник как бы отдает свою силу народу, а сам постепенно угасает, затрудняясь уже самостоятельно и бумажку подписать. Светлая ему память!
Но Василий был темен. Подумалось ему, что есть в его болезни какой-то высший знак. Стал он лечиться проверенным способом: к слезной молитве добавлять прижигание отнявшихся членов горящим трутом. У других больных после этого руки начинали пошевеливаться и уже не болтались плетьми на торжественных приемах. А у Василия, напротив, ожоги стали гнить. Лекари и попы поняли, что это срабатывают проклятые грамоты, огонь лечебный на теле князя превращается в огонь адский! Крестясь и заикаясь, отпрянули отцы святые и лекари от умирающего раба божьего, забыли клятву Гиппократа. Василий все понял по их глазам и уцепился за последнюю надежду: стал проситься в монахи. Попы отводили глаза: куда ж такого темного на светлые небеса! Придворные тоже заупрямились. Старый полумертвый князь им был выгодней прихода новой команды. Так и скончался Василий Васильевич грешный и темный внук святого и светлого Дмитрия Донского. Схоронили его поспешно до неприличия — на другой день после смерти, хоть и было это воскресенье.
Иван Васильевич был провозглашен великим князем еще при жизни отца. Василий Темный знал, что при его грехах и новизне прямого наследования немало найдется претендентов на престол. Поэтому и спешил он оформить дело побыстрее. За глаза Иоанна называли Горбатым. То ли он и правда был сутул или горбат, то ли поведение его в быту и делах было непрямым.