Кривая линия - страница 3

  - Я тебе ещё программку вчера выслала, - шепчет Славка.

  Леденец у неё во рту провоцирует булькающие звуки.

  - Программку чего? - переспрашиваю.

  Громкий голос Валентины Андревны становится фоном, жужжит в ушах, вызывает тошноту.

  "Учиться тебе надо, Паш, обязательно учиться, а то где потом пропадать будешь?" - говорил мне Гоша.

  Оказалось, Гоша, зря ты учился. Пропадаешь теперь в известном месте. Что же тебя от полёта образование не спасло?

  - Вечера. Литературного, - Славка шуршит обёрткой и берёт ещё один леденец.

  Чуть улыбается, и я вижу на её передних зубах прилипшие кусочки предыдущей конфетки. Два прилипших кусочка. Два яблока раздора у каждой девицы, осквернившей нашу квартиру. Что-то меня опять заносит не туда - и опять чересчур пафосно.

  - А, да. Я пролистал, - даже не вру.

  Хотя на кой мне всё это сдалось? Наверное, не хочу расстраивать Славку. Человечность неожиданно проснулась.

  - Риваков, Ветрова, может быть, вместо меня лекцию проведёте? - возмущается Валик.

  Типичная фразочка типичной училки.

  - Извините, - неудачное движение - и леденец без спроса летит в горло. Я судорожно сглатываю, и на долю секунды меня прошибает страх - что, если...? Нет, о таком даже не стоит думать. Видимо, выгляжу я после этого не слишком хорошо, потому что Славка интересуется:

  - С тобой всё нормально?

  Заботится. Я уже говорил.

  - Леденец проглотил случайно.

  - Осторожнее давай.

  - Риваков, Ветрова! - рявкает Валик.

  Возникает ощущение, что за этим последует жирное: "Заткнитесь", но она только бросает в нашу сторону гневный взгляд. Конечно, мы не стоим того, чтобы смотреть нам в лицо. Наплевать. Наплевать, что я мытарюсь здесь ежедневно, что я поступил не в тот универ, наслушавшись родителей и внимательного брата. Внимательного настолько, что однажды ему стало по-странному всё равно, что будет со мной после его смерти.

  - Переводами всё больше заработаешь, - говорила мне мать, поджимая щедро накрашенные губы.

  Красная помада, красные комочки в уголках рта. Эстетика, чтоб её. Сейчас мать губы не красит, да и вообще выглядит паршиво. Вся её красота оказалась пустышкой, стоило снять грим. Она сына потеряла, скажете вы, урод бессердечный. А я потерял брата, чего уж там, невелики страдания. И почему её горе ценится дороже моего? Завтра поеду к ней, посмотрю на её крысиного хахаля, на неё саму. Никаких комочков в уголках рта, никакого фальшивого блеска. Правильно говорят, несчастье обнажает настоящую сущность. Все мы оказались довольно уродливы.

  Пара заканчивается, Славка тянет меня к выходу. В непроветриваемом коридоре ещё более затхло, чем в аудитории. Такое ощущение, что леденец стоит в горле, никак не желая проходить дальше. Вот так и тоска моя, как жалкая конфетка - мятная, только без сахара - сидит где-то наверху.

  Пар сегодня больше нет, культурология отменилась, а это уже почти счастье. Вечер этот, на который меня зазвала Славка, начинается только через три часа, домой идти нет желания - да и не успею уже. Отец, наверное, на работе, хотя чёрт его знает, где он прохлаждается.

  - Славочка, в кафе пошли, - говорю я, беру её за руку.

  У неё тёплая ладошка, живая. Мы с Гошей в детстве тоже за руку ходили.

  - Пошли, - Слава улыбается.

  У неё красивый рот, и я не могу его изобразить, потому что рисовальщик из меня никакой, но могу поцеловать. Наклоняюсь, целую легонько, как всегда. Вообще не разобраться, зачем, у нас же такая хорошая дружба. Просто хочется иногда. Нравится. Слава никогда не спрашивает, ей тоже нравится, смотрит с улыбкой и ничего не говорит. Стайка очередных курящих хихикает презрительно.

  В кафешке посетителей мало. Народ трудится - кто на работке, кто в универе, одни мы, гадёныши свободные, балду пинаем. Вишнёвый сок и пирожные - как дети, честное слово! Это единственное, что может вернуть меня в беспечные годы на пару минут, а потом мятная конфетка без сахара, то бишь, тоска зелёная, возвращается... Вообще литературу я люблю, поэтому Славка и решила таким образом спасти меня от хандры. Какая это хандра, это почти болезнь! Но к современным трудам у меня много вопросов. Везде чернуха сплошная - ещё хлеще, чем в классике. Бедный люд всё ковыряют и ковыряют, а я думаю: жизнь и так тошная, не хватало при помощи книг заныривать в беспредельную жуть.