Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант] - страница 11

— А почему без прописки? — нахмурился он.

— Потому что я выписался.

— Это понятно. Гм, ладно, пройдите вон к тому столику, там прибывающих оформляют. Паспорт оставьте пока.

Опять я ничего не понял, но послушно пошел к указанному столику, а мой паспорт двинулся туда же, по ленте специального конвейера. Пришлось выстоять вторую очередь, поменьше.

Чиновник в штатском выдал мне бланк.

— Заполните разборчиво и подпишитесь, — велел он.

— А что это?

— Там всё написано.

На бланке была отпечатана какая-то типографская ахинея. Дескать, я, Ф. И. О. и прочие данные, цель прибытия такая-то, обязуюсь не разглашать сведений… всякого там характера… могущих нанести ущерб общественному порядку и государственному строю… об ответственности за разглашение… согласно статье УК… предупрежден… (подпись, дата). В таком вот духе.

— Извините, я не совсем понял.

— Слушаю вас, — поднял глаза чиновник.

— Тут написано, я обязуюсь не разглашать. Но мне разглашать нечего, я ничего такого не знаю.

— Тем лучше, — без тени юмора ответил тот. — Значит, подписывайте смело.

— А что это за статья Уголовного кодекса, нельзя ли ее прочесть?

— Разумеется. Пойдите в библиотеку, возьмите и прочтите.

— А у вас нету?

— Нету. Не мешайте работать, гражданин.

— А тут написано же. Что я предупрежден.

— От двух до десяти, — сказал чиновник.

 — Извините, не понял.

— За разглашение дают от двух до десяти лет, — пояснил он.

— Большое спасибо, — поблагодарил я и, примостившись с краю стойки, заполнил бланк, подписался, проставил число.

— Неужто бывает, что разглашают? — озабоченно поинтересовался я, отдав бланк и получив свой паспорт.

Честное слово, я не хотел его обидеть. Но похоже, он превратно меня понял и уставился в упор свинцовым служебным взглядом.

— Вы свободны, — процедил он сквозь зубы. — Ясно? И не советую хулиганить.

Чутье подсказало мне, что лучше не оправдываться и не извиняться, а удалиться подобру-поздорову. Так я и сделал.

Первым долгом я отправился покупать газету взамен конфискованной. Киоск оказался завален прессой — «Трибуна люду», «Нойес дойчланд», «Морнинг стар» и «Юманите».

— На русском газеты есть? — спросил я.

— «Кривоградская правда» кончилась, — ответил седенький щуплый киоскер.

— А из центральных что-нибудь?

— Не бывает.

— Как так не бывает?

— А так. Не завозят.

Тогда я с запозданием сообразил: не все ли равно, в какую газету завернуть носки. Купил «Морнинг стар» и пошел искать Утятьева.

Тот ждал меня, как договорились, возле справочной.

— Ну что, порядок? — спросил он.

— Более-менее. Только вот газету почему-то отобрали, — пожаловался я. — Обыкновенную советскую газету «Известия». Не знаю, что и подумать.

— Ты поменьше думай, — посоветовал Утятьев. — Чем меньше думаешь, тем веселее живется.

Этим он снова напомнил мне чудака Альфегу. Тот любил повторять, что во многой мудрости многая печаль. Странно. Я ведь не чувствую себя особенно печальным.

— Ну, пошли, — скомандовал Утятьев, подхватывая стоявший на полу портфель. — Надо еще на службу успеть.

Мы вышли из аэровокзала и пристроились к очереди на стоянке маршрутных такси.

— Вообще-то странные у вас, в Кривограде, порядки, — проворчал я. — Таможня какая-то, словно мы из-за границы приехали. Да еще подписку о неразглашении берут. Что тут разглашать, кому разглашать, ничего не понимаю.

Утятьев вздрогнул, оглянулся по сторонам.

— Хороший ты парень, Лева, — тихо сказал он. — Только вот болтаешь много и не по делу. Видно, мало тебя жизнь учила.

С тех пор как мы сошли по трапу на кривоградскую землю, Утятьев прямо на глазах менялся — говорил всё тише, постоянно озирался и даже как будто стал поуже в плечах и пониже ростом.

— Интересно вы рассуждаете, — возразил я. — Такое впечатление, что вас ни гласность, ни перестройка не коснулись. Я понимаю, вы формировались как личность в другой исторический период. Но ведь сейчас вокруг такие перемены, разве вы не видите?

Побледневший Утятьев взял меня за рукав и отвел в сторонку, за будку диспетчера по такси.

— Не вижу, Лева, — выдохнул он мне прямо в ухо. — Не вижу я вокруг никаких перемен. И тебе не советую. Понял?