Кривоград, или часы, по которым кремлёвские сверяют [журнальный вариант] - страница 7

— А зачем это всё надо?

— Что зачем? Пружина зачем? Так я ж те объясняю…

— Нет, я говорю, зачем утверждать в Москве пружину. Честное слово, не понимаю.

— Ты прям как с Луны свалился, — удивленно развел руками Утятьев. — А что бы тогда все эти раскормленные московские мудаки делали? Работать бы пошли, вот что. Это понимать надо. Таких пидоров к работе подпускать нельзя, они ж вообще всё изгадят, обосрут и пойдут на повышение. А так от них пользы нету, зато и вреда особого тоже нет. Усёк?

— В общих чертах — да, — слукавил я, чтобы не огорчать Утятьева. — Только когда же мы полетим, с нашими-то билетами?

И тогда многоопытный Утятьев поведал мне, как улететь из аэропорта в любой день, в любом направлении. Оказалось проще пареной репы.

Допустим, нам нужно в Кривоград сегодня. Очень хорошо. Вот мы и берем в кассе билеты на Кривоград на любое число, какое есть. Только не надо покупать билеты на Одессу, Мурманск или Красноярск, если вам туда не надо. А потом с этими билетами мы идем к стойке регистрации и встаем в конец очереди. Когда всех пассажиров зарегистрируют, обязательно окажутся свободные места, хотя бы два, нам с Утятьевым больше и не надо. Может, кто-то заболел, или опоздал, или попал в аварию, или залетел по пьянке на сутки, или просто передумал лететь и сдал билет. Мало ли что в жизни случается. А мы как раз и попросимся на свободные места, от Аэрофлота не убудет, он деньги с нас уже получил. А на наших местах, шестого и восьмого, полетят другие люди, которые, скажем, взяли билеты на восемнадцатое и двадцатое, и мы их очень здорово выручим — незнакомых нам людей, которым, как и нам, до зарезу надо попасть в Кривоград. Так оно и идет, очень просто и удобно. Я даже удивился, почему остальные пассажиры не летают по утятьевской методе. Видимо, из-за элементарного незнания. Все недоразумения на свете случаются от недостатка информации. Или от ее избытка.

Ну вот. Мы улетели из Москвы первым же кривоградским рейсом, к полудню, когда туман стал рассеиваться. Самолет разогнался и круто взмыл кверху; вдруг я понял, что не люблю Москву. И никогда ее не любил. Я получил в ней высшее образование, создал семью, работал, лечился и развелся, но этот огромный город всегда казался чужим и чуточку ненатуральным, похожим на гостиницу во время учебной пожарной тревоги. И вот я улетаю в неведомый Кривоград. Может быть, там мне будет лучше. Может быть, там я найду свое призвание и большое человеческое счастье.

Очень удачно мы с Утятьевым уселись в салоне — кресла в самом хвосте, впритык к переборке. С некоторых пор я терпеть не могу, если кто-то сидит или стоит, или ходит у меня за спиной. Гораздо лучше ощущать сзади прочную, надежную плоскость. Будь то стена, забор или самолетная переборка. Правда, Утятьев ворчал, что, мол, хренуёвые места, спинку кресла не откинуть, не отдохнуть по-человечески. Я не стал с ним спорить. О вкусах не спорят. Вот я и не стал. Тем более, у нас теперь плюрализм.

Тут мне пришла в голову замечательная мысль, просто замечательная. Вот Утятьеву не нравятся наши места. А мне, наоборот, нравятся. Это же самый настоящий плюрализм. Но спорить тут не о чем, всё равно других мест нам никто не даст. Хотя можно было бы и поспорить, если есть охота. Никто ведь нас за это из самолета не выкинет. Хочешь — спорь, а хочешь — молча лети, опять же получается плюрализм, уже двойной, точнее говоря, возведенный в степень эн, где эн равняется двум; плюрализм в квадрате; прямо-таки засилье плюрализма какое-то.

Все-таки моя умственная потенция потихоньку возобновляется, раз я смог построить такое длинное и гладкое рассуждение, при­том без посторонней помощи, да еще в уме.

Я хотел было поделиться с Утятьевым плодами моей мысли, но тут по трансляции стали объявлять, куда мы летим, сколько тысяч километров, время полета и на какой высоте он проходит. Обрадовавшись случаю потренировать память, я стал запоминать данные, но в результате забыл, что хотел сказать Утятьеву, и ничего не сказал.

Зато запомнил, что мы летим на высоте десять тысяч метров, а остальное как-то ускользнуло. Я не стал огорчаться, все-таки запомнил хоть что-то, значит, и память начинает мне повиноваться. И я стал тренироваться дальше. Десять тысяч метров — это, кажется, десять километров. Не так уж много. Можно пешком пройти за два часа. А можно проехать на такси, за два двадцать. Частником дороже, особенно ночью. Допустим, деньги у меня есть. А что касается такси, то с ними вечные проблемы, иной раз лучше пройтись пешком за два часа. Тут я мысленно обругал себя дураком, ведь мы летим в самолете, в нем такси не поймаешь. Однако мне не удалось вычислить, за какое время самолет пролетит эти десять километров. Его скорость то ли не сообщили, то ли сообщили, но я забыл. И еще предстояло вспомнить, что на что следует умножать, скорость на расстояние или наоборот.