Кривоногий - страница 10

— А где стадо? — внезапно сказал Каулькай, вскакивая на ноги.

Кутувия тоже вскочил, и оба они пытливо озирались вокруг, отыскивая на острых вершинах хоть один силуэт движущегося животного.

— Направо, над лесом! — сказал Эуннэкай. Его глаза обладали наибольшей зоркостью.

Неугомонные олени уже успели уйти далеко, опустились вниз, перешли реку и взбирались теперь на противоположный горный склон, безостановочно и поспешно, построившись в долгую походную колонну, как будто их призывала туда какая-то неотложная надобность.

Каулькай сорвался с места, как стрела, сбежал по косогору, быстро перешёл реку, не разбирая брода, и через несколько минут очутился на противоположной стороне. Высокая фигура его уже мелькала над верхней опушкой лесов, направляясь к ржаво-красным склонам большой сопки, куда богатый моховой покров манил беглецов.

Кутувия посмотрел-посмотрел ему вслед — и опустился на прежнее место.

— Приведёт! — беспечно проговорил он. — Дай трубку, — прибавил он, протягивая руку к Кривоногому.

Эуннэкай вытащил свой пустой табачный мешок и потряс им в воздухе.

— Нет! — сказал он лаконически.

— Что курил? — спросил Кутувия, нахмурив брови.

— Трубочную накипь ковырял! — сказал Кривоногий. — С деревом мешал!

Кутувия проворчал что-то непонятное и, вытащив из-за пазухи собственный табачный мешок и маленькую оловянную "ганзу", укреплённую в грубой деревянной оправе, набил её серым крошевом из "черкасского табаку", смешанного также с изрядным количеством дерева.

— Дай! — тотчас же протянул руку и Эуннэкай. Он уже давно не курил.

Кутувия беспрекословно передал ему мешок. Табак считается у чукч таким продуктом, в котором никогда нельзя отказывать просящему.

Не более чем через полчаса явился Каулькай со стадом. Он пригнал оленей на то самое место, где сидели его товарищи.

— Все? — спросил Кутувия.

— А то нет? — переспросил Каулькай, усаживаясь рядом с ним.

— Дай! — протянул и он руку к Кутувии, видя, что Эуннэкай выколачивает трубку. — Скупой твой отец! — сказал он. — Когда даёт табак, всегда ругается. Тратим много, говорит. А мы ведь без чаю ходим, только табак и тратим!

— Поневоле будешь скупым! — сказал Кутувия. — Ясаки ведь надо платить каждый год, а у нас, кроме оленей, ничего нет. А много ли жители помогают моему старику?..

— Зато он староста! Изо всех старост самый главный! В прошлом году на ярмарке выпивали, ясачный начальник[12] говорил: "Ты комиссар, я комиссар, нас только двое".

— Да, говорил! — не унимался Кутувия. — Ему хорошо говорить! Ясачный начальник одной рукой посылает _Солнечному владыке_[13] ясаки, а другой рукой от него получает деньги, а моему старику ничего не платят! А в позапрошлом году на Анюйский божий дом он отдал тридцать раз двадцать быков. Это ведь сколько?

— Ко! [14] — ответил Каулькай, тряхнув головой. Его способности счисления не простирались так далеко.

Кутувия быстро придвинулся к товарищам и, протянув руки, собрал ближайшие конечности, принадлежавшие им, и соединил их вместе, прибавив к общей сумме и свои собственные ноги.

— Сколько раз нужно сделать такую связку, — спросил он, обращая лицо к Каулькаю, — чтобы получилось так много?.. — и, выпустив руки и ноги приятелей, он сложил вместе свои собственные ладони. — Вот сколько, — сказал он с ударением.

Каулькай посмотрел на него и выразил своё сочувствие протяжным: "Уаэ!".

Кутувия был, очевидно, очень силён в счёте. Недаром был разговор, что Эйгелин хочет передать ему своё достоинство, помимо старшего своего сына Тнапа.

— Наше лучшее стадо до сих не может оправиться от потери, — сказал Кутувия. — Олени словно стали ниже, потеряв своих старших братьев.

— Тенантумгин захочет — прибавится вдвое! — сказал Каулькай ободряющим голосом. — Лишь бы "хромая" не привязалась к стаду… Эуннэкай! Вари чай! — крикнул он весело Кривоногому.

Кривоногий заморгал глазами. Они не видели чаю уже более двух недель, с тех пор как покинули большое летовье Эйгелина. Однако он не посмел ослушаться брата и, отвязав от своей котомки большой чёрный котёл, спустился к реке.

Кутувия, улыбаясь, проводил его глазами.

— Он и вправду! — сказал он. — Чего заварим? Чаю ведь нет!