Криворожское знамя - страница 14

Он испуганно вздрогнул, когда корзина с носками соскользнула с колен жены и ножницы звякнули о каменный пол.

— Все пишешь и пишешь, — сказала она с досадой. — Как тут не уснуть, когда ты все время молчишь.

— То, что я сегодня пишу, потом разбудит многих, — мягко возразил Брозовский.

— А почему всегда ты да ты? На тебе что — свет клином сошелся? Что ни день, то новости.

— Не так уж это ново, Минна. Давно пора было сделать.

— Да ведь я не против. Но почему обязательно ты? Для кого стараешься? Для этого Бинерта? Он пойдет на праздник фронтовиков и только ухмыльнется, когда ты вылетишь с работы.

Брозовский откинулся на спинку стула. До сих пор жена всегда поддерживала его. Больше того — когда он падал духом или не знал, на что решиться, она всегда ободряла его.

— Ты знаешь не хуже меня, что для рабочих никто и пальцем не шевельнет. Мы должны добиваться сами. Всего, что нам нужно. Даже если вокруг будут сотни таких, как Бинерт.

Минна уложила носки и нитки в корзинку. Он смотрел на ее натруженные руки, на седеющие волосы, изрезанное морщинами лицо, горькие складки по углам рта, заострившийся подбородок. Как она сгорбилась! Ему стало жаль ее. Неужели это его жена, подруга долгих лет? Раньше ему как-то не приходило в голову, что она состарилась раньше времени. Он хотел было подойти к ней и сказать что-нибудь ласковое, но сдержался.

— Все говорят, будто несколько шахт закроют, а половину рабочих уволят. Ну и кого же в первую очередь? Ясно, не Бинерта, этого лизоблюда! Он уже продался за кружку пива. А нам беды не миновать.

— Мы с теми, кто будет защищаться. Как бывало всегда. Разве нас не стало больше за эти годы? Нет, наше дело подвигается.

Минна Брозовская подняла на мужа печальные глаза. Она знала, что он говорит правду. Но ведь таких, как Бинерт, тоже много. Ей вспомнилось, как однажды Бинертша сказала:

— Если у власти окажутся эти, мы будем за них, а если те, то перекинемся к тем. Мы — люди маленькие, что мы можем? Будь довольна, что живешь на свете. Главное, чтобы у мужчин была работа. А остальное образуется. Много было тебе проку оттого, что твой старший верховодил, когда молодежь бастовала? Сидел потом два года на твоей шее, вот и весь прок.

Много ли ей было проку? Пришлось тащить двадцатилетнего парня на своем горбу. Даже пары штанов купить себе не мог.

Она не стала рассказывать об этом мужу и только тяжело вздохнула.

— Пойду спать. Долго не засиживайся. Тебе в четыре утра вставать. Спокойной ночи!..

Шаркая, она направилась через прихожую в спальню. Брозовский уронил голову на руки. Боже, почему все так невыносимо тяжело? Вот у него жена, хорошая жена; она не из разговорчивых, но голова у нее работает, и она хорошо знает, где свои, а где чужие. Откуда же у нее эти сомнения?

Бинерт, тот и вправду жил всю жизнь, как баран в стаде. За это его и с фронта отозвали. Вкалывал всю войну по полторы смены в сутки. И что получил? Инфляцию да вот разве еще спальный гарнитур в приданое дочери.

Брозовский даже застонал. Сосредоточиться никак не удавалось. Проклятая нация! Он сжал зубы так, что челюсти заныли. Ведь товарищи ждут, они поручили мне выразить их стремления и заботы. И разве это не мои собственные заботы?

Он принялся писать, потом порвал написанное и начал снова. «Только не сдаваться!» — подумал он и расправил плечи. Перо уверенно заскользило по бумаге.

Закончив, он почувствовал озноб. В горле пересохло. Он зачерпнул ковшиком воды из ведра и стал пить большими глотками. Потом погасил свет.

Чтобы не разбудить жену, Брозовский разделся в темноте. Когда он приподнял одеяло и улегся рядом на шуршащий соломенный тюфяк, то ощутил тепло ее тела. Минна вздрогнула от его прикосновения, и он понял, что она не спит.

Неделя — долгий срок. Если ее делить на каждодневные смены и на скудный досуг, который удается провести в кругу семьи, получается шесть тяжелых рабочих дней. Длинную дорогу до шахты и обратно никто не считает. Седьмой день — выходной. Тогда человек пытается выпрямиться. Тело его отдыхает и накапливает свежие силы. Но когда неделю приходится делить на подневольный труд в шахте, изнурительную работу на огороде, уход за скотом и хлопоты по двору и дому, тогда тело забывает об отдыхе. И неделя становится бесконечной. Она захватывает и воскресенье, которое пожирает огород. Такая неделя превращает жизнь в серую безотрадную пустыню. Тогда уже не чувствуешь собственного тела, голова пуста, глаза горят, спина болит и пропадает сон.