Кризис добровольчества - страница 2
Всякая боевая техника сильна и страшна до тех пор, пока не изобретено «противоядие». Таким противоядием явился… штабс-капитан Манштейн>1. Совсем молодой человек, потерявший во время Великой войны левую руку, тихий, застенчивый, с мягкими чертами лица, он обладал и огненной душой, и величайшим мужеством. Командуя батальоном Дроздовского полка, штабс-капитан Манштейн «изобрел» способ борьбы с красными бронепоездами.
При подходе бронепоезда к участку батальона рота, находившаяся у линии железной дороги, начинала отходить. Красные, увлекаясь ее преследованием, проникали за линию расположения остальных рот батальона. Как только это случалось, фланговые роты немедленно бросались в тыл бронепоезда и быстро взрывали полотно. Видя, что путь отхода отрезан, прислуга броневика обычно терялась. В этот психологический момент Манштейн уже несся со своими ротами к бронепоезду и атаковывал его.
Подобная лихость скоро отучила красных от безнаказанной дерзости, а имя доблестного штабс-капитана – «однорукого черта» – стало грозным для большевиков.
Добровольческими войсками в Донецком бассейне командовал командир 2-го корпуса генерал Май-Маевский. Он являлся и высшей гражданской властью для данного района.
Человек несомненно способный, решительный и умный, Май-Маевский обладал, однако, слабостью, которая в конце концов парализовала все лучшие стороны его души и характера, принесла много вреда белому делу и преждевременно свела генерала в могилу.
Впервые я встретился с ним в декабре 1918 года в Юзовке. Имея служебное поручение, я явился на квартиру командира корпуса.
Среднего роста, полный, с профилем «римского патриция времен упадка», он был красен и возбужден. Когда я вышел от Мая и затем высказал кому-то свои впечатления об этом странном визите, то мне разъяснили причины моего удивления.
– А когда вы были у Мая? До его обеда или после?
– Думаю, что после, так как денщик доложил, что «генерал сейчас кончают обедать, просят подождать».
– Ну так Май был просто на взводе!..
Подобное упрощенное объяснение, по-видимому, соответствовало истине.
В дальнейшем я стал чаще встречаться с генералом Май-Маевским и убедился, что он действительно питает слабость к вину. Слабость обратилась в привычку, однако это обстоятельство если и мешало его боевой работе, то, во всяком случае, не в такой степени, как в харьковский период. К тому же его начальник штаба генерал Агапеев>2 умел благотворно влиять на своего начальника, и Май без особенного внутреннего сопротивления поддавался этой благодетельной опеке.
В Донецком бассейне я был начальником штаба 3-й пехотной добровольческой дивизии, входившей в состав 2-го корпуса.
Командир корпуса во время боев часто вызывал меня к аппарату и запрашивал о положении дел, проявляя обычно и правильное понимание обстановки, и большое мужество.
Однажды, когда я еще не успел узнать генерала Май-Маевского, на участке дивизии назревала очередная неустойка. Резервов не было. Артиллерия умолкла, она отходила. Наши слабые пехотные цепи были оттеснены и с трудом удерживались на тыловой позиции.
Застучал телеграфный аппарат:
«У аппарата генерал Май-Маевский. Какова у вас обстановка?»
Я доложил. Утешительного было мало.
«Что же вы думаете делать?»
«Сейчас из Юзовки высылаем во фланг «Генерала Корнилова»>3 Две дроздовские роты направляем для удара с другого фланга. Через 10–15 минут батарея займет новую позицию и откроет огонь».
Аппарат «задумался». А затем через минуту:
«Я сам сейчас приеду на атакованный участок. Продержитесь?»
«Продержимся, ваше превосходительство. Не беспокойтесь!»
В фигуре Май-Маевского было мало воинственного. Страдая одышкой, много ходить он не мог. Узнав о его намерении приехать, я отнесся скептически к подобному намерению и не возлагал особых надежд на приезд командира корпуса.
Через полчаса генерал был уже у наших цепей. Большевистские пули щелкали по паровозу и по железной обшивке вагона.
Май вышел, остановился на ступеньках вагона и, не обращая внимания на огонь, спокойно рассматривал поле боя.
Затем грузно спрыгнул на землю и пошел по цепи.