Кролик сказал, что я больше ничего не должен - страница 8

Я молчал. Дневник, который отдал мне Кролик, выпал из рук и его тут же занесло песком. Пространство оазиса сжалось еще сильнее. Теперь оно сохранилось едва ли на метр вокруг ивы, Кролика и водоема. Я, выходит, уже стоял на песке.

— Кстати, знаешь, как Мавлюта наградили за ту ночную атаку?

— Как? — спросил я безучастно.

— Ему отрубили голову.

— Почему? Он же спас корпус Мегара-паши.

— Потому что, во-первых, обстрел и выдача взятки не были санкционированы пашой. Во-вторых, сам паша посчитал эту атаку слишком подлой. Он порядочный человек, в общем, Мегар-паша, и чтит древние законы войны. Они тут странные, в пустыне, но они есть. Люди вообще в целом порядочные, хорошие, и милосердие иногда проникает в их сердца. Жалко, Мавлют не подумал об этом, когда обратился ко мне за помощью. Это я вывел его на тебя.

Я сел на песок и стал просеивать его между пальцев. Песок был раскаленным, пальцы жгло, но я упрямо просеивал горсть за горстью, пытаясь сосчитать песчинки. Сколько их там? Есть шесть тысяч в одной пригоршне?

— Ты, конечно, ушел из расположения до того, как началась атака. Но потерялся. Ты шел три дня, проклял все на свете, проклял себя многажды. Плакал и просил прощения. Когда ты увидел мой оазис, помнишь, что ты подумал?

— Я ничего не помню.

— Ты подумал не о том, что можно наконец-то напиться. Ты подумал, что в нем можно наконец-то утопиться. Я спас тебя. Я купил твое воспоминание об этом предательстве и вставил на его место новое. Дал тебе новую жизнь. Чистую, свежую. Без предательства.

— А чем я заплатил? Теми деньгами?

— Дурак, да? — сказал Кролик. — На кой черт мне твои деньги, придурок ты? Вон они лежат, у ивы. Ты их сам здесь оставил.

— Зачем ты забрал мои воспоминания о доме?

— Потому что мог, — сказал Кролик и принялся скакать вокруг ивы. Шестеренки звякали насмешливо. — Не понимаешь, почему, да? А ты подумай.

— И чем я заплатил?

— Ты платишь прямо сейчас, глупый, — сказал Кролик и стал хихикать, не переставая скакать вокруг ивы, позвякивая механизмами.

В его исполнении это звучало как звяк-звяк, треньк-треньк, пыщ. Пыщ — так звучит пар, выходящий из поршней. Кролик вошел в такой раж, что звяканье и звук выходящего пара слились в какофонию. Его металлическое хихиканье пронизало до костей. Я поежился, собрался с силами и усилием воли изгнал чувство пустоты, которое, казалось, стало размером с меня и даже гораздо больше меня.

Потом поднял дневник, стряхнул песок и положил его в вещмешок. Развернулся и пошел прочь.

— Деньги свои не хочешь забрать? — звякнул Кролик вслед.

— Они мне не нужны.

— Я для тебя приготовил веревку. На моем дереве есть неплохая ветка, она тебя выдержит.

— Нет, спасибо — сказал я.

От удивления Кролик замер.

— Я думал, ты повесишься, — сказал он обиженно. — Давай ты повесишься. Ну, пожалуйста. Тебе несложно, мне приятно. Или желаешь утопиться? Как тогда хотел? Ты же подлец. Ты же самая отвратительная тварь на свете. Ты предал свой большой дом и за это лишился малого. Ты предатель. Отступник. Что с тобой не так?

— Со мной все не так, — сказал я, не поворачиваясь. — Я предатель, отступник, я слабый человек. Из-за меня погибли тысячи людей. Я предал свой дом однажды, но больше этого не допущу. Я буду каяться, пока не подохну. Но ты, сука, к этому не будешь иметь никакого отношения. Пошел в задницу.

Оазис немного разросся. Кролик молчал, перестал звякать, пыхтеть и хихикать. Только удивленно покачивал механической головой, как маятником.

— Я подниму документы и выучу имена каждого из тех шести тысяч, и больше ничего не забуду. Оно со мной останется, не переживай. Еще я найду дом Ефима Лестера с кленом во дворе, мир его праху, и на этот раз все сделаю правильно. Только это уже не твое дело. Каждый заслуживает второй шанс, даже лишенные благодати. Но я не буду предавать еще раз. Сам топись в своем пруду, — сказал я.

Кролик продолжал молчать. Пока я говорил, начался ветер, и его немного замело песком, над дугами глазниц образовались песчаные холмики, похожие на брови. От этого Кролик выглядел слегка обиженным. Кажется, прислушивался, как шумит пустынный ветер.