Кронштадтский детектив - страница 30

На углу дома росло дерево. Без листьев я их не различаю, но стояло оно так монументально, так гордо расправило ветви – и это несмотря на весь снег, который на них лежал! – что я сразу решил: это может быть только дуб. Длинная и толстая ветка дуба вытянулась прямо под разбитым окном.

Впрочем, забраться через него в дом смог бы разве что ребенок. Особняк был старинный, с высокими и такими узкими окнами, что они невольно навевали ассоциации с бойницами. Это впечатление усиливали толстые рамы. К примеру, мне – а я довольно худощавый – пришлось бы их полностью выломать, чтобы протиснуться в окно.

Громко заржав, лошадь остановилась буквально в шаге от зевак, и наш извозчик бодро отрапортовал:

– Приехали, барин.

Из толпы послышались матюки в его адрес – судя по фразам: «Опять выёживаешься!», подобные сцены разыгрывались им не впервой, – но всё перекрыл зычный бас:

– А ну-ка, расступись! Живо! Кому сказал?!

Этот голос был мне знаком. Я закрутил головой и заметил на крыльце городового Матвеева. Он стоял там, точно капитан на мостике, и строго покрикивал на тех, кто замешкался. У Матвеева не забалуешь. Особенно в праздники.

Собственно, дежурства по праздникам вообще мало кто любил, но Матвеев – больше всех прочих, вместе взятых, и у него были на то все основания. Городовой всегда предпочитал проводить праздники в кругу семьи – с такой красавицей-женой я бы и в будни лишний раз из дому не вылезал! – и, соответственно, всякое правонарушение в праздничные дни воспринимал как покушение на свое семейное счастье. Другими словами, мог и тумаков отвесить, а рука у него была тяжелая.

Побитые граждане, конечно, жаловались. Начальство вкатывало Матвееву очередной выговор и внеочередное дежурство. Тот, понятное дело, добрее от этого не становился, зато количество желающих нарушать порядок в его присутствии падало прямо на глазах. Это, в свою очередь, побуждало начальство и дальше ставить Матвеева на дежурство именно в праздники. Вот такой вот круговорот сурового правопорядка получался.

– Живей, живей! – продолжал покрикивать Матвеев, но уже больше просто для порядка.

Когда инспектор степенно вылез из экипажа, люди ему к крыльцу уже широкий коридор расчистили. Наверное, и ковровую дорожку расстелили бы, если бы знали, что он изволит быть. Всё-таки инспектор из самого Санкт-Петербурга, да и там он считался не из последних. Сам Филиппов, начальник столичного сыска, за руку с ним здоровался!

Матвеев, подбежав, откозырял инспектору, кивнул мне, и, пока мы шли к крыльцу, доложил:

– В общем, Вениамин Степанович, графа убили, но кто, зачем – пёс его знает. Никто ничего толком не видел и не слышал. Домашние графа знай талдычат про какое-то проклятие. Но самого графа никто не проклинал.

– Понятно, – сказал инспектор и указал рукой в сторону дуба: – А там что?

Снег под деревом был так вытоптан, будто вокруг него скачки на слонах устраивали.

– А это вон они натоптали, – сказал Матвеев, кивнув на зевак, и те дружно потупились. – Каждый себя сыщиком возомнил. Свидетели говорят, что стекло разбили, когда графа убивали. В процессе, так сказать. Я на всякий случай вокруг дома обошёл, пока никто не набежал.

– И что? – спросил я.

– Ничего интересного, – ответил Матвеев. – Здесь – только стекла выбитые, а больше вообще ничего. Там, под деревом, даже снег не был примят. С другой стороны такая же картина. В окна к ним никто не лазал. Разве что прилетел сверху. Крышу я не проверял, это, Ефим, твоя епархия.

Последние слова он сопроводил едва заметной ухмылкой. Я ответил хмурым взглядом. По осени, выслеживая вора, я действительно провел целую ночь на крыше. Причем, как оказалось, украденное лежало прямо подо мной, о чём Матвееву до сих пор не надоело мне напоминать.

– Посты вокруг дома выставлены? – поинтересовался инспектор.

– Так точно.

– Хорошо, – похвалил инспектор. – Тогда пойдем в дом.

Мы поднялись на крыльцо. Матвеев распахнул перед инспектором дверь. Та вполне подходила к общему «крепостному» стилю – толстенная, с массивным металлическим засовом и замком, ключ от которого по всем канонам должен быть размером с полруки. Зеваки сунули было нос следом, но Матвеев строго глянул, и они моментально хлынули обратно.