Кровь ацтека. Наследник - страница 60
Но поскольку сам я решил затаиться за занавесом, рядом со сценой, мне нужен был человек для сбора платы за вход. Я решил поручить это индейцу, работавшему в лавке неподалёку от нашей типографии. Поразмыслив о том, кому лучше доверить деньги, священнику или ещё какому другому испанцу, я всё-таки предпочёл индейца. Э, amigos, неужели вы могли подумать, что я позволил бы mosqueteros, вульгарному простонародью, испортить пьесу моей любимой, освистав актёров и забросав их помидорами? И пойти на риск того, что представление прекратится, едва начавшись? Как бы не так. Я послал lépero Хуана в город, велев ему раздавать бесплатные пропуска всем, кто пожелает посмотреть пьесу, а когда таким образом собралась целая группа зрителей с улицы, вручил каждому по монете, снабдив их наставлениями, как следует выражать свой восторг, и пообещал добавить тем, кто выкажет наибольшее восхищение.
Когда я увидел Елену, входившую в театр, то с трудом подавил порыв покинуть укрытие и броситься к ней. Впрочем, как обычно, мой пыл охладило присутствие сопровождавшего её повсюду Луиса. Я знал, что весь город уже осведомлён об их будущей свадьбе, и для меня это было как острый нож в сердце.
Когда инквизитор, призванный следить за действием пьесы, прошествовал к своему месту со слезящимися глазами и блаженной улыбкой на физиономии, я понял, что с этой стороны нам ничего не грозит и можно начинать. Правда, присутствовали и другие духовные лица: они спокойно проходили мимо индейца, взимавшего плату, как будто были невидимыми.
Во время представления всё моё внимание было устремлено не на актёров, а на Елену. Я видел, что она взволнована, тогда как Луис явно скучал. Девушка сидела на краешке сиденья, не отрывая глаз от сцены, её губы часто двигались, беззвучно проговаривая реплики, которые произносили актёры. Елена вся лучилась, она была прекрасна, а я чувствовал себя на вершине блаженства: наконец-то мне представилась возможность и несравненное удовольствие отплатить тот давний долг. А ведь она когда-то спасла мне жизнь.
На середине пьесы монахи спешно покинули представление. Полагаю, они сочли монолог актрисы безнравственным, однако я лишь втайне злорадствовал. До Пуэблы не ближний свет. Но когда началась финальная сцена, в которой умирающая героиня признается, что она тайком от мужа писала стихи, неожиданно появилась группа монахов и прислужников святой инквизиции во главе с епископом. Вот тебе и на! Оказывается, он вовсе не уехал в Пуэблу.
— Представление прерывается, — возгласил прелат. — Автор должен предстать передо мной.
Само собой разумеется, я поспешил убраться побыстрее и подальше.
Вернувшись домой, я обнаружил в своей комнате Матео. — Инквизиция прикрыла нашу пьесу, — объявил он, едва я появился на пороге.
Я страшно удивился. Каким, интересно, образом он узнал о пьесе, которую я поставил для Елены?
— Кто тебе это сообщил? И когда ты это выяснил?
Он воздел руки в мольбе к Господу, призывая Его в свидетели вопиющей несправедливости.
— Самое выдающееся сочинение моей жизни, и нас закрыл сам епископ. И к тому же забрал деньги за вход.
— Он запретил нашу пьесу? Да почему?
Я был ошеломлён. Как мог епископ запретить пьесу, которая восхваляет Испанию?
— Из-за любовной сцены с доньей Мариной.
— О чём ты говоришь? Там нет никакой любовной сцены, насколько я помню.
— Я чуть-чуть переписал пьесу, — нехотя признался Матео.
— И добавил любовную сцену в битву за Теночтитлан? Ты что, спятил?
Он попытался сделать вид, будто терзается угрызениями совести.
— После кровопролитного сражения мужчине нужно оказаться в женских объятиях, чтобы зализать раны.
— Что ты несёшь, Матео? Твоя любовная сцена происходит на вершине храма? А куда подевались меч и крест, которые ты должен был держать в руках?
— Я и держал их в руках. Донья Марина... э-э... помогала, опустившись на колени, когда я...
— ¡Dios mio! А я-то думал, что сглупил со своей пьесой.
— С твоей пьесой?
Однажды, ещё во время странствий с Целителем, я наступил на змею и, посмотрев вниз, увидел, что моя нога удерживает её как раз позади головы, не давая укусить. У меня ничего не было в руках, чтобы нанести удар, и я не знал, что делать — убрать ногу опасно, но нельзя же стоять так вечно.