Кровь и свет Галагара - страница 38

Разгоряченный стремительным ходом событий и обрадованный легкостью исполнения сокровенных желаний, Ур Фта внес царевну на руках в отведенные для нее покои и пожелал немедленно прервать ее забытье. Но Дац Дар убедил его прежде смыть дорожную пыль и надеть на себя одежды, подобающие случаю, каковые тут же были царевичу поднесены.

Какими бы прекрасными ни были залидиолевые грезы Шан Цот, – явь, представшая ей с пробуждением, тоже была недурна. Просторные покои под резным видрабовым сводом, открывшиеся ее взору, были украшены расстеленными и развешанными повсюду бело-голубыми шкурами миргальских килканов. Здесь и там сверкали прекрасной полировки бронзовые зеркала. Царевну окружали милейшего вида проворные девицы, готовые исполнять любую ее прихоть. Прямо перед нею на изящном столике из черной, резанной в кружево древесины блестели каменьями и золотистой оплеткой кувшины с ледяным зуриалом и драгоценным соком оэлы, теснились на прозрачном блюде нежные плоды белого сердцевника и алые как кровь, спелые ягоды бирциды, соблазняли сладостным ароматом слегка запотевшие пластики цумилиновой гарзилы. А еще рядом с нею был прекрасный юноша с гибким станом и четырьмя сильными руками. Лик его был отважен и чист. Одежды – подобающие царскому роду. Глаза его были велики, темны и неподвижны. Слова – ласковы и учтивы. Он робко притронулся к руке Шан Цот и назвался царевичем Ур Фтою. Капризная, избалованная царевна не могла подобрать слова, приличные случаю. Она была вместе напугана и очарована происходящим и молча приняла из рук царевича легкую чашу искристого зуриала, быть может, полагая, что все еще спит и видит сны, ниспосланные неведомым зельем.

Вскоре царевич, испросив на то дозволения, удалился, а ловкие служанки под руки увели Шан Цот за высокие темные ширмы, где омыли ей тело невесомой водою и умастили его драгоценными притираниями. Не успели они расчесать и убрать царевне волосы, как в покои, низко кланяясь и хихикая, вошла полногрудая темноволосая крианка, одеждами, да и всем своим видом походившая на бизиэру из тиолевых кварталов Сарката или Зимзира. Она принялась без умолку болтать, распаляя в сердцах царевны похоть удивительными историями. Беспечально провела Шан Цот в ее обществе полночи. Игры, песни и увлекательные россказни чередою заполнили время. Наконец, веселая подруга, прощаясь, прильнула устами к плечу Шан Цот и шепотом подтвердила свое обещание – назавтра обучить ее шестнадцати любовным клидлям.

Утомленная царевна откинулась на чуткое белоснежное ложе, смутно догадываясь, к чему ее ловко готовят, и в тот же миг сонным рассудком запуталась в милых сетях, расставленных поворотливой бизиэрой.

На следующий день царевич рассеял сомнения Дац Дара, без гнева и упрямства изъявив согласие взять в жены прекрасную Шан Цот по миргальскому обряду. В крепости вовсю шли приготовления к свадьбе. На бойне под ножами мясников ревели сарпы, обреченные для пира щедрым комендантом. Площадь перед Главной башней пересекли скоро сооруженные столы. Тут и там перекатывали бочки, связками носили битую птицу, снимали с возов корзины, наполненные таргарскими красноперыми жефдефами и пучеглазыми буктами вперемежку с пучками прибрежной зелени. Вскоре после полудня ударили в большой данадзон, загудели миргальские бьолы и рассыпались веселым звоном бубенцы из галузского серебра.

Кин Лакк и Нодаль в праздничных зеленых миргальских одеждах вошли в покои царевича. Ур Фта повернулся на их голоса, и оба увидели, что он уже готов к встрече невесты. Волосы вокруг его головы были заплетены в длинные тонкие косички и собраны на затылке в одну косу, убранную небесно-голубой лентой и четырьмя крупными альдитурдами. Одет царевич был в серебристо-черную куртку из отменного латката, расшитую крупными леверками и перехваченную по талии поясом с бахромой в виде корсовых колосьев. Широкие штаны из белоснежного цинволя были заправлены в синие тарилановые сапоги, доходившие царевичу до колен. Лицо его сияло как полная луна в безоблачном небе. Но уста были стиснуты в жесткую складку, и неподвижные глаза под густыми синеватыми бровями походили на окна, распахнутые в зимнюю ночь.