Кровь нерожденных - страница 17
Два-три романа Джозефины были опубликованы в России самым безобразным пиратским способом, с безграмотным анонимным переводом и полным нарушением авторских прав. Возмущению Джози не было границ, она даже послала одного из своих адвокатов в Россию, но судиться оказалось не с кем: пиратское издательство бесследно испарилось.
Понадобилось много времени, чтобы уговорить Джози прислать какой-нибудь рассказ в «Смарт», и вот наконец она решилась, сопроводив рукопись длинным письмом, адресованным Лене лично.
В письме она подробно рассказывала о трагической гибели своей сиамской кошечки Линды, о скандальном разводе своего старшего сына Джеймса и балетных успехах двадцатилетней внучки Сары, а в конце просила Лену перевести рассказ лично, не отдавать никаким переводчикам.
Лена с удовольствием углубилась в добротную, уютную англоязычную прозу. Рассказ назывался «Sweet heart», что на русский можно перевести как «Лапушка», и начинался словами: «It’s enough for me!» – «С меня довольно!»
«С меня довольно! – подумала Лена, – они мне надоели. Я не собираюсь играть в эти бандитские игры…»
В рассказе герой спрашивал героиню: «И что ты собираешься делать дальше?»
«Жить, – отвечала героиня Сюзи, – жить и ждать своих маленьких радостей…»
В коридоре послышались голоса, захлопали двери. Начинался рабочий день. В кабинет вошел младший редактор, двадцатитрехлетний оболтус Гоша Галицын. Он только недавно закончил Институт иностранных языков, «родимый малинник», как он выражался.
В «Смарт» Гошу взяли работать потому, что он был сыном главного редактора, и отец предпочитал держать непутевое чадо у себя под крылышком, хотя американской стороной такие вещи не одобрялись.
Целыми днями Гоша играл в компьютерные игры, слонялся по коридорам и распивал чаи с секретаршами на всех этажах. Когда он только начинал работать, Лена попыталась загрузить его переводами и редактурой, как просил ее Галицын-старший, но недели через две поняла, что лучше Гоше вообще ничего не делать – ущерба меньше.
– Видишь, Ленка, как я хреново работаю, – весело говорил он, – я ведь хотел быть рок-музыкантом, ударником. Я, кстати, классный ударник. У нас группа была – полный отпад. «Мавзолей» называлась. Ты, может, слышала? Нет? Ну, не важно, ты – другое поколение. От нас вся Москва тащилась, и Питер тоже. Конечно, иногда мы под кайфом работали, без этого нельзя. А как предки увидели мои вены…
Ух, что было! Папашка озверел, даже хотел меня в армию сдать. Но вовремя очухался, отмазал. Просто испугался – вдруг в Чечню пошлют? Я же у них единственный. Устроил он меня в этот гребаный иняз, а там – одни бабы! И пять лет меня то отец, то мать на машине в институт возили, из института забирали, дома на десять замков запирали.
– Что же ты дальше делать собираешься? – спросила его тогда Лена.
– Не знаю. Перекантуюсь как-нибудь. Я еще не определился. Ты же папашке не стукнешь, что я не работаю, а дурака валяю?
Лена чувствовала себя неловко. Вообще-то, конечно, надо было бы хоть намекнуть Александру Викторовичу Галицыну, что его сын не хочет и не может работать младшим редактором, но, с другой стороны, «стучать» на Гошу не хотелось. Каждый раз на вопрос Галицына-старшего: «Ну, как мой Егор?» – Лена уклончиво отвечала: «Ничего, справляется».
– Привет, начальница! – сказал Гоша и плюхнулся в вертящееся кресло напротив Лены. – Все работаем?
– Привет бездельникам! – ответила Лена, не отрывая глаз от рукописи.
Насвистывая какой-то залихватский мотивчик, Гоша завертелся в кресле.
– Эй, Полянская, посмотри же на меня! – воскликнул он. – Я как-никак сегодня первый день за рулем! – Он подбросил на ладони связку ключей. – Слушай, Ленка, такой класс! Я сам отремонтировал старую папашкину «Волгу», она на даче в гараже три года ржавела. А я взялся – и починил. Представляешь? Прямо на ней и приехал.
– Молодец, Гошенька, – улыбнулась Лена, – может, ты автомехаником станешь?
– Может, стану, – Гоша еще разок крутанулся в кресле, – я сейчас ехал – так приятно, такой кайф, будто уже лет десять за рулем. А ведь я в первый раз. Правда, когда здесь, у нас, парковался, чуть в «скорую» не въехал. У нас на стоянке почему-то «скорая» стоит.