Кровавая карусель - страница 5

В камере, где находился Дефо и где содержались сразу несколько преступников, нечем было дышать. Вонь, грязь, гнилостные испарения, словно густой стоячий туман, наполняли воздух, проникавший в легкие, пропитывавший одежду, вызывая тошноту и головокружение.

Дефо поднялся с каменного пола.

— Пошли, — буркнул тюремщик.

Дверь заскрипела, и этот звук напомнил ему скрип телеги. Слава Богу, он еще жив, и зачумленный Лондон — это всего лишь сон. Но Дефо, можно сказать, имел на него право: в детстве был свидетелем визита черной смерти. В 1665 году, когда ему не было и пяти, чума опустошила страну, прокатившись по ней смертоносным шквалом. Люди умирали на дорогах и улицах. Дома стояли опустевшими. В самом Лондоне жизнь едва теплилась. Ужас, который испытал тогда маленький Даниель, запомнился ему навсегда. Он хорошо помнил, как в лавке отца покупателей заставляли опускать монеты в банки с уксусом, — считалось, что это спасает от заразы. Точно так же, для того чтобы не передавалась болезнь, все письма, поступавшие в дом, отец обрызгивал спиртом, после чего читал их на расстоянии, через лупу. Но это в общем- то не казалось таким уж страшным. Куда страшнее было видеть телеги мертвецов или слышать стоны и вопли соседей, умиравших под застольные песни, день и ночь доносившиеся из таверны. Там справляли пир те, кто надеялся, что лучшее средство от чумы — веселье и кутежи. Сквозь щели в ставнях окон он видел ватаги пьяных грабителей, опустошавших вымершие дома на их улице; видел, как ради самосохранения, ставшего для многих первой заповедью, взрослые дети, презрев мольбы родителей, оставляли их умирать в одиночестве, как мужья покидали любимых жен, а матери — малых детей.

Тогда их семью миновала Божья кара, никто не погиб от страшной болезни. С тех пор прошло, слава Господи, почти сорок лет. Многое пришлось ему испытать за это время, многое пережить. Но энергичный, жизнестойкий и изворотливый, он вновь возрождался, словно Феникс, буквально выкарабкивался из бездны.

В этот раз Даниель Дефо был арестован 20 мая 1703 года в квартале Спиталфилдс, где скрывался как банкрот. Два дня спустя его заключили в Ньюгейтскую тюрьму. Причем поначалу поместили в общую камеру, где содержались те, кто не мог заплатить соответствующую мзду за пребывание в помещениях для привилегированных заключенных. В таких камерах спали на каменном полу вповалку, зимой дрожали от холода, летом изнемогали от жары. Ночь здесь нельзя было отличить от дня. «Женщины рожали детей в темных углах и оставляли их там умирать; мужчины и женщины гибли от голода и болезней; молодые девушки отдавались каждому за лишние крошки хлеба; приговоренные женщины делали то же самое, надеясь забеременеть, чтобы избежать виселицы». И в то же время тюрьма, как заметил еще Г. Филдинг, была не только прототипом «ада», но и «самым дорогостоящим местом» на земле. Как только надзиратель выяснял, что заключенный не в состоянии оплатить тюремный «комфорт», участь его была решена: общая грязная камера и соответствующая компания становились уделом бедняка. Зато кредитоспособные превращались надзирателями буквально в золотую жилу. У тех, кто готов был оплачивать свой относительный комфорт, вымогали кучу денег. Первый побор следовало внести за «удобные кандалы». Чем больше мог заплатить заключенный за «удобство», тем более легкими были его кандалы. Тюремщики ловко пользовались этим обычаем и часто вновь прибывшего арестанта из богатых буквально опутывали цепями: ножными и ручными кандалами. Заплатив и освободившись от цепей, заключенный вскоре узнавал, что его расходы на этом не кончаются. Приходилось вкладывать монету в толстую лапу тюремщиков за то, чтобы погреться у огня, поесть не очень черствого хлеба, выпить не очень соленой воды, получить приличное одеяло; зато, чтобы тебя не избивали за проступки и не мучили.

Способность оплачивать свое пребывание в тюрьме влияла и на помещение, где содержался арестант. Деньги предоставляли возможность спать в лучшей части тюрьмы, называемой «замок», где было хоть немного света и воздуха и даже имелись кровати и столы. Жизнь тут обходилась очень дорого. Но и в других местах тюрьмы на все, и прежде всего на помещение, существовала своя такса. Так, самая дешевая постель стоила два шиллинга в неделю. Свобода передвижения по тюрьме также зависела не от совер- шенного преступления, а всецело от кармана заключенного. Словом, кошелек был единственным средством выжить в этом кошмаре.